Алмаз Времени. Том I. Скитания - Мария Токарева

две тени мчались по следам бандитов, только развевались гривы коней. Да солнце плавило небо, оседая пылью красных скал.

Глава 18.

Крестьяне трудились на полях и в садах, собирая первый урожай. Суматоха Города Острых Камней осталась позади, как будто эти люди ничего не слышали ни о готовящейся казни пиратов, ни о беглецах.

С шумом ветра доносилось бормотание престарелого работника, устало отиравшего пот с морщинистого лба:

– Ничего. Ничего, на том свете отдохнем. Ведь чем у тебя меньше здесь, тем больше будет там. Выходит, богачам там вообще ничего не светит? Эх… Если бы, если бы…

Странники шли мимо, крестьяне не обращали на них внимания, притачанные к земле работой.

Солнце нового дня колыхалось в зените. Плодовые деревья тяжелели от крупных вишен, на которые посягали разноцветные птицы. Крестьяне понемногу собирали этот урожай, торопились, намереваясь продать часть в городе в ближайшие дни. Уставали, но надеялись, что завтра будет новый день. Хотя новый день только сулил новую работу, они радовались. Они выбирали жизнь, но всегда помнили о смерти.

Скерсмол плелся небыстро и при этом без труда поспевал за широкими шагами капитана, в отличие от Сумеречного и Мани. Он принюхивался к аромату вишен и раздумывал, что неплохо бы украсть хотя бы горсточку. А потом он вдруг произнес нараспев, выдавая всем своим видом загадочную суть печального меланхолика:

– Живешь здесь, копошишься, как маленькая букашка, а где-то ведь есть мир и побольше. Как понимаешь – поражаешься до глубины души.

– Ты о каком мире сейчас? – слегка обернулся Сварт, ожесточенно глядя черными глазами поверх очков.

Мрачность капитана заставляла съежиться в комочек страха и не задавать лишних вопросов. Из-за этого Скерсмол понятия не имел, в какую команду он попал и куда направляется его капитан. Просто шел, радуясь, что его не забили до смерти за долги. Но остальные в команде были посмелее.

– А тот, что не реальность, а бытие, – отозвался разбитым голосом Сумеречный Эльф, скидывая капюшон толстовки.

Он размеренно шел в ногу с Мани, которая, неизменно улыбаясь, повернулась к нему и наивно спросила, заинтересованно и радостно:

– Сверхъестественное вроде?

– Да, другой мир, целостный, – улыбнулся в ответ Скерсмол, робко поражаясь, что его кто-то услышал.

Сумеречный Эльф с теплой улыбкой поглядел на новых членов команды. Они даже немного смутились, а он продолжал напевно:

– Приходишь туда, точно из тьмы на свет выводят. Болезненный сначала прорыв к бытию, а потом…

– Потом исчезает, ничего не изменив. Не объяснив, не дав ни предметов, ни ответов. Зачем нужно? И так боли в жизни хватает. Еще эту терпеть, – вдруг торопливо оборвал разговор Сварт, вскидывая голову, и лицо его на миг действительно искривилось, как от нежданного удара.

Все замолчали и шли еще некоторое время в тишине, лишь вслушиваясь в далекие переговоры крестьян. Сварт, шествовавший впереди всех с прямой королевской осанкой, как-то странно ссутулился, точно устал от пути. Устал от долгой пыльной дороги в неизвестность. Вот только этой ли дороги?

Сумеречный Эльф мысленно обратился к свитку пирата, который ныне оказался в лапах асуров. В него словно вписывали что-то, искажали, перепутывая причину и следствие, постепенно вытягивая силы носителя судьбы, но не позволяя умереть. Но, когда речь шла об убийствах, Сварт делал сам осознанный выбор. Вся жестокость, вся ненависть, которая скопилась между строк, отдавала чем-то противоестественным. Мерзким. И Эльф перестал смотреть. Тихонько перемигиваться с улыбчивой Мани ему нравилось больше.

Чтобы как-то развлечься, они строили друг другу забавные рожицы, пока капитан не видел. И Сумеречный Эльф невольно вспоминал своих детей… Которые не были бессмертными, в отличие от него самого. И вместо веселья снова наваливалась печаль. Даже хуже – глухая тоска. Он все куда-то шел, через миры, через судьбы. Иногда связывал себя со смертными, верил, что так получит искупление. А доставалась ему только новая боль и свежие могилы. И он шел дальше в неизвестность, как и вся их компания теперь.

– Так живешь, точно мышь в соломе, копошишься. И ничего, кроме соломы, не видишь. Реальность, она ведь так же иссушена. У тебя самого только кусочки ее отдельные, мирки. Особенно, если жизнь тихая. А туда прорываешься – и мир вдруг целостность обретает. И даже больше, – продолжал говорить Сумеречный, на что Скерсмол воодушевленно отвечал:

– Да… Утешение, что ли, и прозрение.

– Привал, – объявил Сварт, еще раз обрывая разговор, который ему все меньше нравился.

А во время привала все без указаний знали, что делать. Все они давно проголодались и рассыпались суетливо по лесной поляне, сойдя с тракта, в поисках еды.

Мани исчезла на какое-то время, но вскоре притащила вишни, завернутые в платок. Она утверждала, что не украла их, а немножко помогла старому деду, достав урожай с верхних веток, за что получила часть ягод.

Скерсмол вынюхал несколько съедобных кореньев. Но больше ничего не добыл.

Сварт на правах капитана ничего не делал. Он прислонился к стволу дерева, согнув одну ногу, вытянув по давней привычке другую и запрокинув голову. Так он проводил долгие часы в своей темной каюте. А теперь каюты не было. Только небо.

Сквозь узорные листья высокого южного дуба дымно сочились золотые лучи, касаясь лица. Сварт недовольно щурился от отсутствия полной тени, и дуб казался слишком жестким, слишком высоким. Но словно дерево притянуло к себе – не избежать. Как гроб.

Причиняя себе неудобства от вывернутой, выгнутой гортани, Сварт почти бесшумно прошептал, туманно рассматривая бесконечное небо:

– Там нет ничего… Ничего.

Длинные руки распластались по траве, выгнулись неудобно запястья, безвольно, измученно. Складки кожи заламывались на стыке кисти с ладонью.

Голова всё ещё была запрокинута, становилось тяжело дышать. Но он продолжал смотреть в небо, как будто намеренно сам себя мучил. По небу плыли облака, проглядывали сквозь листву. И он смотрел, словно выпадая из реальности, по крайней мере, мысли вдруг оказались далеко-далеко. Но, стоило только вернуться к реальности, он совершенно забывал эти мысли, точно слышал незнакомый язык. И мир состоял из звуков, шорохов, скрипов, отзвуков птиц.

«Сойти с ума не по привычке, не от желанья. От чего? От липкой боли безразличий, ведь нет там, нет там ничего», – донесся чужеродный голос собственных мыслей и отпечатался в искаженном свитке, куда вновь заглянул Сумеречный Эльф.

Сварт не понимал, что происходит. Искал рациональное объяснение. Да-да, все рационально. Наверное, от недостатка воздуха на миг показалось, что небо внезапно потемнело, стало неподвижным. И так же неподвижно в нем повисла, качаясь, как чучело на веревке, большая черная