Mихаил Ахманов - Тень Земли

Никто не превзошел их в свирепости – за исключением донецких. Этот клан, многочисленный и сильный, занимался горными разработками, добычей руд на аргентинских и чилийских копях и выплавкой металлов; еще, конечно, работорговлей, поскольку в шахтах трудились невольники. Донецкие, как и прочие банды, вооружались, но этот процесс продвигался у них с устрашающей скоростью: за три-четыре десятилетия им удалось создать настоящее войско, с конницей и пехотой, с колесными бронемашинами, отрядами стражей на рудниках и тренированными коммандос для ловли рабов. «Наш дом – Бразилия» – или, в просторечии, домушники – правила семьдесят восемь лет, а когда их власть стала клониться к упадку, нашлось кому ее перехватить. Во всяком случае, донецкие не колебались; их части захватили Рио и все крупнейшие города, и наступил Второй Передел. Его назвали Большим, ибо длился он целое десятилетие, и весь этот период кровь лилась рекой. Донецкие, вырезав НДБ, взялись за остальные кланы и за армейских, немногочисленную касту профессиональных солдат, происходивших от моряков и десантников «Полтавы». Эти сражения шли с переменным успехом, пока угроза гибели не заставила объединиться смоленских, дерибасовских и крокодильеров; в 2208 году они наконец расправились с донецкими, поделили сферы влияния и, дабы не вызвать ссор из-за донецкого наследства, назначили управлять им «штыков» – клан, куда вошли армейские. Их согласие сделаться кланом закрепило новый государственный порядок: власть теперь была в руках бандеро, а прочие граждане ФРБ пребывали под их покровительством в статусе шестерок.

В Третий Передел, произошедший в 2208 году, крокодильерам достался сельский пирог. Отныне они собирали «черную» дань с каждого поля, с каждого стада и с каждой деревни – за исключением принадлежавших смоленским кибуцей; а это значило, что под их контролем и властью была половина населения ФРБ. Следующие два без малого столетия и случившиеся за этот срок переделы не изменили ничего; мощь клана осталась незыблемой, фермы, где разводили кайманов, превратились в боевые лагеря, а вооруженных людей у дона Хорхе было теперь побольше, чем у смоленских, дерибасовских и «штыков» вместе взятых. И жил он словно король – в неприступном замке, за каменными стенами, в окружении верного воинства и тысяч зубастых тварей.

Полукольцо фургонов обхватило земляную стену; из них посыпались люди – множество серых теней, похожих на легион призраков, доставленных прямо с кладбища в огромных, пахнущих железом и бензином катафалках. Две тени отделились от толпы и шустро полезли на вал. Пашка и Филин, догадался Саймон. Он махнул им, подзывая к себе, к двойному ряду туго натянутой колючей проволоки, за которым виднелись смутные очертания приникших к земле фигур. Стражи, двуногие и четвероногие, спали; часовые храпели и бормотали во сне, псы виновато повизгивали, как бы предчувствуя, что их попустительством враг проберется за стены.

Лунный диск скрылся за редкими облаками, с гор тянуло теплым ветром, а враг был уже тут как тут: стоял на валу, смотрел вниз, прикидывал и усмехался.

У плеча Саймона блеснули зеленые Пашкины глаза. Он посмотрел налево, потом – направо.

– Ну, хренотень! Это сколько ж надо трудов, чтобы такую стенку наворотить! Если б собрались все наши семибратовские мужики, да еще из Колдобин и Волосатого Локтя, и было у них, значитца, пятьдесят возков, так лет за тридцать, может, и насыпали, а может, надорвались. Может, банан у всех обвис бы.

– Обвис бы, точно, – согласился Филин и передернул затвор карабина.

– Это естественная возвышенность. Погляди! – Саймон вытянул руку к темневшим на севере горам. – К ним от побережья катилась волна – не океанская, сейсмическая. Понимаешь? Тряхнуло страшно, почва с горных склонов сползла вниз, к подножию, потащила деревья и камни, потом лавина застряла в джунглях, и получился кольцевой холм. Холм, не вал. Ему, я думаю, три с половиной сотни лет. Вершина сгладилась, заросла травой.Готовое укрепление.

– Может, и так. – Пашка с сомнением покачал головой. – Ты, брат Рикардо, человек ученый, тебе виднее. Опять же сексическая волна – самое место для Хорхи. Он, говорят, страсть до баб охочий!

Саймон усмехнулся и подтолкнул Проказу в бок.

– Хватит болтовни. Бугров – ко мне! И остальные чтоб не скучали! Парням Хрипатого – резать проволоку, люди Алонзо пусть тащат катапульты. Ворота в тоннель открыть, взрывчатку и горючее поднять на вал, крокодильеров и собак сбросить вниз. К делу! Выполняйте!

– Сей момент!

Пашка с Филином исчезли. Саймон, не обращая внимания на тихую суету у фургонов, рассматривал открывшийся с вала пейзаж. Перед ним лежала котловина с озерами, в лигу шириной и вдвое большей длины; с севера ее замыкали горы, а с трех остальных сторон – серпообразный холм с колючей проволокой по гребню. На востоке его размыла речушка, бравшая начало в озере, – наверняка приток Параибы, петлявший в тропических лесах. Озер в котловине было три: два ближних к валу, почти округлых, и дальнее, у самых гор, вытянутое эллипсом, – в него струился водопад и из него же вытекала речка. У водопада воздвигли электростанцию, а на озерных берегах темнели многочисленные сараи, навесы и заборы, ограждавшие что-то темное, застывшее, неподвижное, подобное россыпям крупной гальки; Саймон не сразу сообразил, что видит лежбища кайманов – сотни, тысячи зубастых тварей, погруженных в сон.

– Чтоб вам сдохнуть в кровавый закат! – пробормотал он проклятие на тайятском и злобно сплюнул.

На каменистой полоске земли меж ближних водоемов тянулась шеренга казарм, двадцать или побольше бревенчатых строений, напоминавших издалека гробы; за ними высилась цитадель с квадратными башнями и высокими стенами, которые тусклый лунный свет окрасил в темно-лиловые, коричневые и серые тона. Эта крепость казалась не меньше, чем Форт на Синей скале, и выходила разом ко всем озерам – будто каменный столб, забитый в центре ровной водной глади. Слева от нее, у вытянутого озера, лежал поселок – похоже, с кабаками и прочими увеселительными заведениями; там слышался далекий хохот, женский визг и песни, похожие на волчий вой. Справа, неподалеку от казарм, Саймон разглядел навесы на высоких столбах, яркий огонь фонарей, штабеля ящиков и бочек – по виду, с горючим, тупые морды автофургонов и какие-то голенастые механизмы, подъемники и лебедки. Очевидно, там располагались склады и арсенал, а к ним, выныривая из-под холма, шла дорога – усыпанный щебнем тракт двухсотметровой длины. По прямой расстояние было еще меньше, и Саймон довольно хмыкнул, прикинув, что снаряды из катапульт накроют и арсенал, и склады, и казармы, и даже до крепостной стены долетят, хотя стрелять по ней не стоило – бесцельная трата времени и боезапасов.

Пашка и Филин вернулись в сопровождении бугров. Пако Гробовщик был весел, Сергун, предводитель «торпед», мрачен и хмур; Хрипатый сосредоточенно мял повязку, прикрывавшую остатки носа, Челюсть и Монька Разин глядели орлами, а Пономарь с поделыциками скалились, будто троица оголодавших койотов. Вокруг раздавались негромкий скрежет, лязг и натужное пыхтенье: бригада Хрипатого резала проволоку, люди Алонзо тащили на вал катапульты, а остальные поднимали напалм в небольших деревянных бочонках и очищали территорию от храпевших стражей. Саймон велел не убивать и не калечить спящих, но это вряд ли являлось милостью – если слухи о Хорхе Смотрителе были правдивы хотя бы на четверть. Впрочем, и сам Смотритель мог не дожить до завтрашнего утра.

– Бровь, – Саймон повернулся, к Алонзо, – ты займешься катапультами. Стрелять, пока не кончится боезапас, спалить казармы и склады. Ты, Пономарь, вместе с Холерой будешь в оцеплении. Отрыть окопы на внутреннем склоне холма, расставить пулеметы, и пятерых пулеметчиков послать к ближнему озеру, левее казарм. Пусть займут позицию, окопаются и ждут. Если начнется атака из поселка – отбить нападающих. Желательно всех уничтожить.

Пономарь довольно кивнул. Его отличали хладнокровие, выдержка и осторожность; он не отказывался от драки, но предпочитал окопную войну. Засады и нападения из-за угла были его коньком.

– Дон, – подал голос Алонзо, – если подтащить стрелялки к озеру, так до поселка достанем. Подбросим огонька крокодавам! Заодно и шлюхи их погреются.

– Поселок обстреливать не будем, – отрезал Саймон. В его представлении всякое место, где обитали женщины – неважно, монахини или шлюхи, – являлось землей мира. Женщины у тай были священны, и Саймон без крайней необходимости не поднял бы на них руку. А если б поднял, то одарил бы быстрой смертью, а не мучительной, как от напалма.

Он кивнул Челюсти:

– Вы с Монькой займетесь складами и арсеналом. Окружить, залечь цепью, глядеть, как горит, стрелять, если кто высунется, и подбрасывать взрывчатку. Все!

– Вошь не проскочит, дон, – пробормотал Челюсть. Его огромный подбородок двигался с основательной неторопливостью дорожного катка.