Отдельный батальон (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Проснулся Иван Яковлевич от выстрелов. А что, бойцов расставил по позициям, нет, разложил. Командирам взводов дал команду ходить аккуратно по образовавшейся уже тропинке за спинами красноармейцев и пинать тех, кто громко храпит. Шутка. Бдили, одним словом. А сам с Васькой и санитаром спать завалился.

– Если что – будите.

Сам проснулся. Километрах в двух южнее шёл бой, автоматов ещё в войсках ОГПУ нет, пулемёты с собой бойцы в синей форме не взяли, как, впрочем, и Брехт. Так что там, на южной оконечности озера Кривое, щёлкали винтовочные и пистолетные выстрелы. Много. Иван Яковлевич ломанулся на выход из палатки, запнулся о Ваську и, приложившись носом о шест, вдруг осознал, что он хреновый командир, а Татьянин вообще идиот. Они не договорились вот о такой ситуации. Единственное, оставил помощник оперуполномоченного для связи бойца. Но ведь это дебилизм отправлять далеко не разведчика и не обладающего прибором ночного видения пацана за два километра в полной темноте, небо пасмурное и в лесу, хоть глаз выколи. Не дойдёт. А если бог поможет, и дойдёт всё же, ног не переломав, то, сколько времени пройдёт, а потом ещё столько же назад. Если в том бою ночном не пристрелят.

Егорка Абрамов сам заскочил в палатку, санитар Тимофеев Пётр уже успел зажечь спичку, хорошо хоть один курящий оказался.

– Товарищ командир, я побёг! Там началось! – он запутался в двойном пологе, наконец, морду лица всунул.

– Стоять! Все вместе пойдём.

– Хрен, вы мне не указ! Наши там бьются, – исчезла мордочка Егоркина.

Нда, дисциплина у них. Брехт вышел из палатки, накинув на плечи накидку от защитного маскхалата белого. Вовремя. К палатке подбегали оба командира взвода.

– Что делать будем, товарищ комбат? – почти хором.

Не знал Брехт, что делать. Темнота почти полная. Хоть бы луна со звёздами, так нет, небо затянуто тучами намертво.

– Одеваемся, вооружаемся и выходим, по пути забираем каждого второго. Вдруг это отвлекающий манёвр, чтобы здесь пройти.

Убежали. Через пять минут, одетые в маскхалаты и увешанные оружием двинулись по различимой даже в этой тьме тропе. Снег-то белый, а тропу протоптали до травы, тёмная полоса такая. Продвигались, как могли быстро, но не бегом же, наощупь почти, да у каждого бойца останавливались. Нужно спросить, что с рекой на их участке. Берег высокий довольно и Уссури как на ладони, там дальше, куда и шли всё хуже. Берег понижался, и на низком берегу в основном верба выросла, заросли сплошные. В результате, когда дошли через минут пятнадцать до последнего поста, представляли собой ребят из «пионерской зорьки», все толпятся и разговаривают.

– Тихо! – прошипел Брехт, и командиры взводов продублировали.

– Товарищ, командир батальона, – доложил боец, что занимал крайний южный окопчик, – стрельба почти стихла.

– Сам слышу. Что с твоим соседом слева, который от ОГПУ? – Брехт махнул рукой на юг.

– Он ещё минут пятнадцать назад, только стрельба началась на звуки выстрелов ушёл. Так и сказал, пойду на выстрелы. На помощь, – Брехт со всей дури засветил кому-то из солдат оплеуху. Идиот решил спичку зажечь.

– Бляха муха! Вообще охренели! Ни какого огня. Идём цепочкой за Власовым. Давай, комвзвода веди. Я иду вторым. Василий за мной. Пошли.

Пошли. Громко как, шаги тридцати человек почти слышны за километр, да ещё то сморкаются, то кашляют, то кхекают. Вот он дебил, практически не обученных к таким боям пацанов на погибель привёл. Так нет других, и так лучших набирал. Хорунжий только начал учить людей скрытному передвижению и вообще передвижению в лесу. Начал и заболел. Две недели с температурой провалялся. Испанка свирепствует в стране. Еле совместными усилиями наш профессор и китайский иглоукалыватель вытащили товарища из цепких лапок смерти. А может и не они, а Брехт, который вспомнил, что в коре ивы полно аспирина или ацетилсалициловой кислоты, крепчайший отвар этой горечи спаивали бывшему белогвардейцу литрами. Выходили. Сейчас уже выздоровел. Но занятий-то не было. Так что, лесной подготовки нет у бойцов, от слова совсем.

Выстрелы ещё хлопали, при этом как бы даже отдаляясь, несмотря на то, что Брехт с бойцами уже полкилометра закреплённого за сотрудниками ОГПУ участка прошли.

На лагерь ОГПУ вышли неожиданно. Палаток у них не было, зато наломали полно веток еловых и пихтовых, и устроили целое лежбище котиков под огромной ольхой, а может и какое другое дерево, Брехт не самый главный ботаник в стране, но по коре похоже. Тут под деревом и на первые трупы наткнулись. И на вторые тоже. Когда снайпера из отдельного батальона тут в обед проходили, то Иван Яковлевич примерно оценил количество чекистов. Их было тоже человек пятьдесят. Сейчас под деревом и вокруг лежали десятки убитых. Почти все в белых полушубках, но были люди и в чёрных, и кафтанах каких-то. Брехт одного такого перевернул, физиономия заросла густой всеобъемлющей бородой. Точно старообрядец. А вот тот, что был в армяке каком-то, при перевороте, тоже спиной кверху лежал, был без сомнения китайцем. Значит, со староверами пожаловали хунхузы. Спелись. Хотя почему бы и нет, раз родная власть их врагами объявила.

– Товарищ командир батальона, там один жив. Стонет. – Подбежал к Брехту Власов.

Событие семьдесят седьмое

Объявление в газете: «Пропал пит-бультерьер. Нашедшему – царствие небесное».

– Давайте сюда, Тимофеич, глянь, – Иван Яковлевич поискал глазами санитара. Ну, как санитара. Человек закончил Сорбонну. Был врачом. Потом встал не на ту сторону, с точки зрения победителей. Был пленён. В результате всё же отпустили, врач не офицер золотопогонник, а в двадцать восьмом арестовали и дали четыре года. Вот, летом освободился и решил заняться вновь своим делом, но не судьба. Не берут, несмотря на дефицит острый врачей. Приехал в Спасск-Дальний к родне, тут его Иван Яковлевич и выцепил. Военврачом поставить, возможности нет, а вот санитаром с тремя треугольничками зам командира взвода, пожалуйста. Паёк усиленный. Общежитие офицерское, а сейчас уже и домик строят Семёну Тимофеичу Вильнёву – женился на пациентке. Кабан укусил молодую кореянку за ногу, чуть не вырвал кусок мяса. Вылечил девушку, да и предложил выходить за него. Тоже взяли санитаркой. Семейный теперь бизнес.

Ух, ты, а раненый-то бородач.

– Осторожно. Это…

– Больной это. Ранен в грудь. Опиума ему дать надо. Да в тепло положить. Перевязать. Придётся операцию делать, если доживёт, – Тимофеич подозвал Брехта, – Он что-то сказать хочет.

– Слушаю вас, – Иван Яковлевич склонился над бородачом.

– Я штаб-ротмистр 12-го Ахтырского гусарского полка Ефимов, – чётко произнёс раненый.

– Слушаю вас тов… господин Ефимов.

– Умру. Добегался. Думал у староверов отсижусь, старость встречу, детьми окружённый и внуками. Всё вы – коммунисты, – штаб-ротмистр закашлял. – Вы-то не чекисты, форма зелёная?

– Да. Армия. – Брехт показал из-под накидки белой петлицу с двумя шпалами на специальной куртке, в которой ходили только офицеры отдельного батальона.

– Хорошо. В кармане карта. Там указано, где золото зарыто. Дай слово комбат, что передашь на помощь детским домам. У меня пацана туда забрали и дочурку, – бородач опять закашлял, и изо рта потекла кровь.

Что сказать. Лёгкое пробито, не жилец без срочной операции.

– Даю слово, что постараюсь. Смогу ли не знаю. – Честно ответил Иван Яковлевич. – Скажи, в каком детдоме. Постараюсь помочь детям.

– В Хабаровске… – голова штаб-ротмистра откинулась.

– Отошёл. Царство ему небесное, – потрогал пульс на шее Тимофеич.

Брехт осмотрелся. Бойцы его занимались «мародёрством». В общем, оружие собирали и документы у убитых. Ну, раз пока не воюют. Рядом только санитар с высшим медицинским. Больше никто про золото услышать не мог. Иван Яковлевич обшарил карманы. Нашёл, понятно, в последнем. В кармане нагрудном на старом офицерском кителе. Такие же кроки, как он рисовал, и надпись сзади с ятями. Сунул в карман.