Дмитрий Старицкий - Гром победы

— Барон, подойдите, — приказал. Я рысцой подбежал к самолету, вытянулся в струнку, прокричав «по вашему»… И так далее, что положено по уставу говорить в таких случаях.

— Барон, я очень сердит на вас, что вы от меня скрыли такой прекрасный летательный аппарат, — выговорил мне император.

— Ваше величество, демонстрацию этих аппаратов и демонстрацию их возможностей мы хотели провести в Калуге, после окончания испытаний, которые сознательно держали в секрете от врагов. Мы обязательно бы пригласили вас в Рецию, чтобы провести запуск промышленного производства аэропланов с вашего благословления. Хорошо лизнул. Вижу — понравилось. Заулыбался монарх.

— Но этого мало, Кобчик, — император смотрел на меня сверху вниз.

— Вейхфорт, записывайте. За то, что барон Савва Бадонверт первым в мире поднял в небо аппарат тяжелее воздуха я поздравляю его корвет-капитаном воздушного флота.

— Служу императору и отечеству, — рявкнул я.

— Так-то уже лучше, — показал мне в улыбке он все свои монаршие зубы, так что стали видны золотые коронки на верхней челюсти.

— Но это еще не все. От моего личного фонда я даю вам, барон, заказ на два десятка таких аппаратов для моей личной курьерской службы. Справитесь? — Так точно, ваше императорское величество. Справимся. Император продолжил. Он был явно в ударе.

— В городе Калуге, что в Рецком герцогстве, создать школу пилотов для управления этими… как вы их называете? — Аэропланами ваше величество. Так как это уже не воздухоплавание, а авиация.

— Тем лучше, — кивнул монарх.

— Создать авиационную школу по подготовке пилотов аэропланов. Начальником школы назначить лейтенанта Гоффена. Ему же отобрать первые сорок курсантов в эту школу.

— Служу императору и отечеству, — гаркнул лейтенант, который в это время вставлял в пропеллер стопор.

— И это еще не все. Шефом пилотируемой авиации империи в составе имперского воздушного флота назначить барона Бадонверта. С присвоением ему чина капитана-командора. Кобчик, через полгода я желаю иметь у себя авиационную курьерскую службу. Гонять для этого дирижабли накладно. А эти птички в самый раз будут. Теперь все. Вейхфорт заготовит необходимые для этого бумаги. И довольный собой император стал вылезать из высокой кабины, а свитские подорвались его поддержать, чтобы не дай ушедшие боги монарх не упал.

— Кстати, Кобчик, — сказал император, когда встал твердо на землю.

— Подарите мне этот карабин. Он мне нравится. Хотя в ГАУ эти автоматические карабины под пистолетный патрон мне ругали. Не армейское, мол, оружие. ППГС уже висел у императора на шее.

— Он ваш, ваше величество. Я также пришлю вам в подарок и другие образцы такого оружия. И пока монарх не предложил мне что-нибудь еще… типа, отметить банкетом свой первый полет на самолете, я попросил.

— Дозвольте, мне ваше величество, вернуться в свою часть, как я и намеревался ранее. Служба.

— А когда ты станешь выполнять мое повеление? — С нового года, ваше величество. Что там осталось до нового года? Совсем ничего. Только обкатать в бою свои коробочки и успею. А так хоть разорвись. Но, положа руку на сердце, скажу, что авиация и для меня самого приоритетнее. Небо это… небо. Небо достойно того чтобы им бредить.

14

Садились в расположении бригады уже в густых сумерках. Как только аппарат не поломали… Сам удивляюсь, но из Гоффена действительно выковывается хороший летчик. По прилету меня сразу огорошили. Вражеская разведка скрала Тортфорта. И даже подтереться ему не дала. Его денщик, стоящий на стреме майорской дефекации, убит. Ножом. Услышав эту новость, я только и подумал: «млять, а кто моего ребенка-то теперь кормить будет?» И тут же понял, что я сам себе сморозил глупость. Так может думать фельдфебель после случки в санитарном вагоне. Фельдфебель, у которого месячное жалование чуть больше двух золотых. Но я-то давно уже штаб-офицер, камергер, помещик и фабрикант. Помочь материально баронессе мне труда не составит. Да и не об этом нужно сейчас думать, а о том, что такого плохого нам принес этот захват языка вражеской разведкой. С учетом того, что планы мы уже поменяли, только в бригаде пока об этом не знают.

— Подробности… — приказал я своему второму квартирмейстеру. Тот оглянулся, и под его взглядом вокруг нас образовалось пустое место метров пяти в окружности.

— Командир, — доложил он вполголоса, — мы сами себя перехитрили, когда отдали группам приказ только наблюдать. Они и наблюдали, как чье-то упакованное тело республиканские разведчики волокли по промоине под проволокой. И согласно отданному строгому приказу не вмешивались.

— Пошли в штабную палатку, — мне крайне необходима была пауза, чтобы эта шокирующая информация устаканилась в голове.

— Там все решим. Чаю горячего хочется. Лучше кофе.

Большая поляна освещалась неверным светом двух десятков факелов. Прямо Голливуд со своим готическим кино. Лица солдат были видны, а все остальное тонула в лесном мраке. Я забрался на крышу «артштурма» и оглядел свое воинство. Бронемастера, штурмовики, ремонтники… Проверенные люди из тех, что я давно знал с «кровавой тризны» и те, которых еще недавно сам готовил на полигоне «под себя», напряженно скрестили свои взгляды на мне в бегающих всполохах факелов, щедро сдобренных касторовым маслом и керосином. Несколько сотен человек, а тишина напряженная такая… Были бы в начале декабря тут мухи, мы бы их полет слышали отчетливо.

— Бойцы, — начал я свою речь. Негромко сказал, меня и так прекрасно слышало это одно большое ухо, шестым солдатским чувством предугадавшее уже, что случилось нечто плохое.

— Соратники. Горцы. Братья мои по «кровавой тризне». Я должен повиниться перед вами, — снял я головной убор и склонил голову.

— Начальство ошиблось. И в больших штабах и я вместе с ними. Мы недооценили противника. Наступать завтра здесь даже не гибельно, а уже просто глупо. Республиканское командование успело стянуть на наш участок всю артиллерию корпуса и из их тыла выдвигаются еще резервы. И все против нас. Слушают внимательно. Не бухтят. Ловят каждое мое слово.

— Враг умен и опытен, но и мы не лыком шиты. Есть у нас козыри в рукаве. Вы все устали после трудного грязевого марша и настроились эту ночь отдохнуть как следует и завтра со свежими силами пойти в атаку. Но от вас я вместо отдыха потребую от вас сделать еще одно сверхусилие. На пределе человеческих возможностей. Требуется совершить этой ночью пятидесятикилометровый марш и ударить на рассвете врага в том месте, где он нас не ждет. А здесь мы оставим небольшой заслон, который будет только имитировать нашу атаку, чтобы враг ничего не заподозрил. Про нашу атаку, назначенную на завтрашнее утро, враг уже знает, потому как выкрал у нас «языка» — командира саперного батальона, который строил нам мосты под бронеходы через лесную речку. Мосты, которые должны быть полностью готовы к рассвету. Я замолчал, вглядываясь в открытые горские лица, уже покрытые белесой щетиной. Внимательные льдистые глаза ловили каждое мое движение. Как же тяжело бросать людей на гераклический подвиг, самому оставаясь на месте.