Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

фехтовать с родителями. Однако к отцу она как будто бы стеснялась обращаться прямо, а мать в достаточно резкой форме отказывалась через раз. Тогда, видимо, годился и Модвин.

Он приготовился и вздохнул. Ортрун к собственным-то детям не слишком ласкова. Пожалела бы она чужих, особенно если они ей ужасно мешали?

Как только Рагна напала, вокруг арсенала тут же нарисовались зрители: братья Мышецкие, со знанием дела на ходу комментирующие поединок, жующий кусок свежего хлеба Лефгер, между ног которого, как в арку, пробежали друг за другом Томаш и Тетрам. Где они все были? Почему появились, когда стало уже поздно? Модвин поднял левую ногу, защищаясь от размашистой подсечки, и придавил клинок растерявшейся Рагны к земле.

– А если подумать? – усмехнулся Збинек откуда-то из-за спины.

Рагна выскользнула из сцепки, налетела вихрем и обрушила град ударов на Модвинов щит. Он устал отступать – да и драться тоже, – поэтому сделал вид, что запнулся, поднял руки и завалился на спину. Племянница издала победный крик и наступила Модвину на правое запястье. Он мог бы одним движением уронить ее на землю, но делать этого не стал.

– Бери свою пику, – велел дочери Гоздава, – в поле пора разбудить чучела.

Рагна тут же исчезла за дверью арсенала. Збинек скрестил на груди руки и почти незаметным жестом подозвал отряхивающегося Модвина.

– Не делай так, – вполголоса сказал гетман. – Пусть учится проигрывать. Проигравших всегда больше, чем победителей.

Модвин подумал: «Ты прав. Я всегда в большинстве». Эта мысль его совсем не утешила.

Он надеялся побыть наедине с братом, но Сикфара уже оказалась тут как тут: сидела в изножье кровати и читала Освальду вслух. Она умолкла и отложила книгу – какой-то толстый роман, – чтобы подойти к Модвину и по-родственному поцеловать в щеку, одновременно украдкой погладив между ног. Он испытал целый ворох неприятных ощущений и испуганно глянул на брата, но его опущенные веки даже не дрогнули.

Модвин отскочил в сторону и встал на колени у постели Освальда, как будто надеясь, что тот сможет его защитить.

– Как тяжело начался последний год правления владыки Тильбе, – вздохнула Сикфара, печально глядя в окно.

Модвин сглотнул и спросил:

– Их уже похоронили?

– Да, – кивнула она. – Всех.

– «Всех»?

– Госпожа Тильбе не пережила горя.

Модвин страдальчески крякнул и уронил голову на руки. Сикфара ласково потрепала его по волосам.

Когда она покинула комнату, Освальд пришел в себя, закряхтел и позвал Модвина по имени. Рука у него была как седло на солнцепеке.

– Дети владыки умерли, – сообщил Модвин. – И жена умерла. Ортрун твердит, что она ни при чем, но я… Я боюсь, Освальд. Не бросай меня. Пожалуйста.

– Дети? – переспросил брат, приподняв опухшие веки. – Дети, говоришь?

– Да, его сыновья. А что?

– Гребаная политика, – проворчал Освальд и закрыл глаза.

К рассвету его не стало.

Модвин узнал последним. Он спустился к завтраку, как обычно, и не нашел никого в обеденном зале. У него тут же закрались подозрения, и чем ближе он подходил к дверям спальни брата, тем гуще становилась толпа прислуги. Перед ним расступались, почтительно склоняя головы. «Прекратите! – хотелось воскликнуть Модвину. – Поднимите глаза и скажите, что Освальд поправился!» Но все хранили молчание. Он продрался в комнату и сразу почувствовал слабость в ногах.

Спертый воздух смердел, как отхожая яма, – Модвин не хотел знать почему. У постели Освальда, иссиня-желтого и пугающе спокойного, стояли рядком его племянники, а за ними, с одинаковыми кислыми лицами, – Ортрун, Збинек и Ютта. Сикфара сидела в кресле у окна, тихо всхлипывала и вытирала слезы. Модвин все отдал бы, чтобы она перестала плакать.

Заметив его, управляющая в два движения разогнала толпу у дверей, кивнула Ортрун и отвела Модвина в сторонку, в коридор.

– Крепись, мальчик мой, – сказала Ютта. – Жизнь вся соткана из трудностей. Уже этой зимой тебе предстоит сейм берстонских господ. То еще испытание, но ты справишься.

Модвин покачал головой.

– Я не хочу в этом участвовать.

– Это твой долг, – торжественно произнесла управляющая, положив ладонь на его плечо.

– Какой? Перед кем? Я не брал никаких долгов, я просто тут родился.

Ютта отстранилась и скрестила руки на груди.

– Ты тут родился и всю жизнь не знал нужды, потому что такие, как я, кормили и одевали тебя. Пора взрослеть, господин Модвин. Жаль, что это происходит при столь грустных обстоятельствах, но уж как сложилось.

В тот же день Освальда закопали на погосте у южной стены, между могилой отца и огороженным местом, которое Ортрун трогать запретила – там лежала бы мама, если бы ее тело нашли. Курган глядел Модвину прямо в душу черным вытянутым зрачком. Ему как главе семьи полагалось провести обряд, но все собравшиеся глядели на Модвина так, словно хоронили его самого.

– Я запомню имя твое, Освальд…

Он замялся, осознав вдруг, что не уверен, как сказать правильно: «из Сааргета» или «из Вороньего Когтя»? Когда Освальд родился, замок назывался по-хаггедски, так что логично было бы, наверное, вспомнить его старое имя, но тяжелый взгляд Ортрун мгновенно заставил Модвина эту логику пересмотреть.

– …из Вороньего Когтя, сын Артуша и Мергардис. Да коснусь я последним земли кургана твоего…

У Модвина не поднялась рука, чтобы вылить на курган сильванер. Ортрун сделала это за него. Обряд есть обряд. Надо соблюдать правила. Сестра почесала глаз, вручила Збинеку пустой винный мех и обратилась к невестке:

– Можешь собирать вещи и возвращаться домой.

– Я так не думаю. – Сикфара победно улыбнулась, обняв рукой живот. – Я беременна.

Ортрун резко сжала кулаки. Збинек прочистил горло, поднес к глазу горлышко винного меха и разочарованно хмыкнул. Ютта тихонько охнула. Модвин открыл рот и забыл закрыть. Он ждал, что взгляды всех присутствующих сейчас вперятся в него и затычут насмерть, но на Модвина никто не смотрел. Всеобщим вниманием наслаждалась Сикфара.

– Когда ты узнала? – спросила наконец Ортрун.

– Пару дней назад. Я успела сообщить Освальду. Он умер с легким сердцем, зная, что род его не прервется. Пусть это утешит тебя, дорогая золовка, как утешает меня.

Сикфара изящно подхватила юбки и направилась к замку. Ортрун тяжело выдохнула и, кивком позвав за собой Збинека, зашагала следом.

«Что ж, – подумал Модвин, – по крайней мере, ей сейчас будет не до того, чтобы выселять меня из моей комнаты».

Там, в комнате, его уже ждала Сикфара. Раскрасневшаяся и счастливая, она сама заперла за ним дверь и бросилась целоваться так, будто Модвин вернулся из опасного военного похода, а она за это время натерпелась всякого в одиночестве. Он крепко обнял ее, чтобы угомонить на секунду, и осторожно спросил: