Бремя власти III - Иван Ладыгин

длинную шею. Ветер играл выбившейся прядью ее платиновых волос. Но главное — общее наваждение. Та самая редкая умиротворенность красоты. И смущение. Легкий румянец на обычно мраморно-бледных щечках.

«Моя ледяная Валькирия растаяла ночью», — пронеслось в голове с дикой, первобытной гордостью. Она была прекрасна. Совершенна. И она была МОЕЙ. По крайней мере, в эту ночь. И, возможно… нет, пока не буду загадывать.

Она почувствовала мой взгляд и опустила глаза еще ниже, к ободу кружки. От былой дерзости, привычной стальной брони, не осталось и следа. Только женственность, хрупкая и невероятно притягательная.

«Вот так сюрприз, Соломон, — усмехнулся я про себя. — Ты нашел слабое место у самой неприступной крепости Империи».

Именно в этот момент осторожное кольцо зрителей сжалось вокруг нас. Команда дирижабля, преодолев первоначальный шок, осмелела. Матросы в замасленных робах, механики с ключами, офицеры в помятых мундирах — все они смотрели на меня с немым вопросом, смешанным со страхом, благоговением и диким любопытством. Аура растерянности висела в воздухе гуще дыма из труб.

Капитан корабля — плотный мужчина с багровым от напряжения лицом и седыми висками — выступил вперед. Он сглотнул, вытянулся по стойке «смирно», но рука, поднесенная к козырьку, дрожала.

— В-ваше императорское величество… — начал он, голос сорвался на хрип. Он откашлялся. — Вы… вы здесь? Мы… мы, конечно, безмерно рады вашему высочайшему присутствию на борту нашего дирижабля, но… позвольте спросить… как?.. И… давно ли?.. То есть… мы не понимаем… — Он умолк, безнадежно запутавшись в словах, его взгляд метнулся к Орловской, словно ища у нее поддержки, но она упорно смотрела куда-то в сторону, в багровый горизонт, щеки ее горели еще ярче.

Все ждали моего ответа. Десятки глаз, полных немого вопроса. Игорь Железный Ветер стоял как вкопанный, все еще переваривая свою новую роль «помилованного».

Я сделал медленный, театральный глоток кофе. Горячая горечь обожгла язык, проясняя мысли. Затем я ухмыльнулся. Широко, по-волчьи, обнажая зубы. Поднял указательный палец свободной руки и приложил его к губам в универсальном жесте «тише».

— Это, господа, — произнес я громко, отчетливо, чтобы слышали все на палубе, — государственная тайна. Высшего порядка. — я выдержал паузу, дав словам проникнуть в сознание. Потом продолжил, уже с легкой, но властной интонацией. — Но знайте и запомните раз и навсегда. Где бы ни сражалась Русская Армия, где бы ни лилась кровь за Веру, Царя и Отечество… Государь. Всегда. С вами!

Эффект оказался мгновенным. Сперва — гробовая тишина. Потом — вздох облегчения, переходящий в гул восхищения. Глаза солдат загорелись. Спины выпрямились.

«Всегда с нами!» — прошептал кто-то сзади. «Вот это да…» — пробормотал капитан, почесывая затылок и смотря на меня уже не со страхом, а с каким-то обретенным знанием. Они переглядывались, кивали, улыбались — растерянность сменилась гордостью и странной уверенностью.

Миф. Я создавал очередной миф прямо здесь, на палубе… Живого Бога-Императора, незримо ведущего свои войска. Это было очень полезно для поднятия боевого духа перед грядущим сражением.

Но времени на сантименты не было. Багровое зарево Питера приближалось пугающе быстро. Я сделал последний глоток кофе, почувствовав, как азарт, настоящий, древний азарт перед опасной схваткой, захлестывает меня, наполняя каждую клетку этого пока еще слабого тела невиданным воодушевлением. Я поставил пустую кружку на ближайший ящик со снаряжением. Прочистил горло и заговорил снова. Мой голос прогремел на всю палубу, заглушая шум ветра и двигателей:

— Хватит глазеть по сторонам! Полный вперед на Питер! Что столпились⁉ У нас ВОЙНА с демонами на носу! Еще ничего не кончено! Всем по местам!

Команда вздрогнула и бросилась исполнять приказ. Капитан рявкнул что-то в переговорную трубку. Судно, казалось, напряглось и рвануло вперед с новой силой.

Я повернулся к Валерии. Она смотрела на меня, в ее глазах читалось смятение, остатки ночного смущения и… невысказанный вопрос. Я шагнул к ней, игнорируя косые взгляды солдат. Взял ее за подбородок — это был жест владения, не допускающий возражений. Она не отпрянула, лишь глубже покраснела. Затем я наклонился и твердо поцеловал ее в щеку. Долго. Демонстративно. Словно ставя печать: Моя. На глазах у всего экипажа и потрясенного Игоря. Я почувствовал, как под пальцами потеплела ее кожа. Отстранился, нежно поправил сбившуюся прядь ее волос, уложив ее за ухо.

— Валерия, — сказал я тише, но так, чтобы слышала она и, возможно, ближайшие офицеры. — Мне нужно подготовиться. К бою. К большому бою. — Я посмотрел ей прямо в глаза, вложив во взгляд всю серьезность предстоящего. — Держи ребят в тонусе. Скоро нам придется спуститься в бездну. Вместе. Потерпи немного…

Не дожидаясь ответа, я резко развернулся и направился обратно в свою каюту. За спиной я чувствовал, как десятки глаз впились в спину Орловской. Слышал сдавленный смешок, шепот. А потом — быстрые, почти бегущие шаги. Она стремительно скрылась за дверью своей каюты, спасаясь от этого всевидящего и восхищенного внимания.

Я же плотно захлопнул за собой дверь каюты и повернул тяжелую задвижку. Звук металла, входящего в скобу, был окончательным. Мир сузился до этого маленького пространства — походная койка, стол, привинченный к полу, крошечный иллюминатор, за которым неслись серые облака и багровое зарево. Тишина.

«И я ничуть не жалею, — подумал я, прислоняясь спиной к холодной двери. — Я раскрыл легенду, но это был необходимый риск, политический ход. Солдат должен верить, что сражается не просто за абстрактную Империю, а за живого Государя, разделяющего их опасности. Да и Игоря приободрил! А что до Валерии… Я специально выставил свои чувства к ней напоказ. Пусть видят. Пусть знают. Это тоже власть. Власть над сердцами, над сплетнями, над ее репутацией. Она — моя Валькирия. И точка. Никому ее не отдам».

Я взял пустую кружку со стола и поставил ее в раковину умывальника. Никакой ностальгии по только что разыгранному спектаклю. Никаких сожалений. Впереди меня ожидала настоящая война, в которой даже я мог погибнуть.

Я опустился на пол посреди каюты, скрестив ноги по-турецки. Поза для медитации была неудобной в камзоле, но тело Николая уже привыкло ко многим вещам. Я закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Затем — выдох. Шум двигателей, скрежет металла корпуса — все это отдалилось, стало фоновым гулом.

Я отдал мысленный приказ самому себе и нырнул вглубь себя, в магическое ядро, туда, где пульсировала связь с Кольцом на моем пальце. Мир растворился в золотисто-янтарном сиянии.

Я очутился в Саду Мак. Вечное, мягкое сияние. Воздух, напоенный ароматом неземных