NeuroSoul Том 2. - Данила Скит

свой триллион, то первым делом сделает так, чтобы все думали о нем хорошо. Построит какую-нибудь больницу, или что-то похожее. Может, даже организует туры по морю Маринер тем, кто не может себе этого позволить. Красивое море. Дэвиду у самого не хватало денег, чтобы пересечь его. Таких как он было много. Может, его щедрость сможет смягчить чье-то очень злое сердце? Дэвид твердо решил стать героем, и доказать, что это не он убил Нэнсис. Он бы не смог, даже если бы захотел. А, если признаться, он действительно не хотел ее убивать, какой бы ужасной матерью они ни была.

— Для меня ты герой, — тихо сказал Кубик. — Дэвид включил меня. Дэвид накормил. Дэвид хороший.

Дэвид улыбнулся. Он повертел Кубик в левой ладони и поставил на тумбочку, на еще одну подставку. Легкие поглаживания по краям граней сделали его разноцветным. Когда Кубик стал полностью желтым от счастья, Дэвид сказал:

— У меня умерла мама, потом Бетани. У меня никого больше не осталось, кроме тебя, Кубик, — он улыбался, хотя ему было немного грустно. — Хорошо бы тебе приделать какие-нибудь крылья или туловище с шерстью. Тогда я буду тебя гладить как полагается, а ты будешь урчать. Или мурлыкать. Я люблю, когда мурлыкают. У меня сейчас много денег, я могу подарить тебе все что угодно. Хоть тело, хоть самое новое обновление. И плевать, насколько ты нелегальный. Революция, конечно, поест много моего выигрыша. После развала Союза у нас с мамой были сбережения, но они все обесценились. Из ста тысяч осталось всего семь. Сто тысяч — это мало, но меня-то целый триллион. Даже если останется меньше половины, я смогу сделать тебе любые крылья. И на больницу останется. Ты уже подумал над тем, кем хочешь стать? Прошло много времени.

Желтые бока Кубика пошли фиолетовыми разводами. Что же это могло означать? Дэвид надеялся, что это была задумчивость, а не какое-нибудь расстройство, пришедшее на смену радости. Дэвид устал от всякой печали, проблем и расстройств. Он хотел, чтобы было как раньше, когда они с мамой и Бетани жили втроем, и он смотрел в будущее счастливо и с надеждой. С Кубиком у него может получиться стать счастливым, тем более, когда заменят ему нервную систему и он снова станет здоров.

— Я много думал, когда спал, — тихо прошуршал Кубик, реагируя на прикосновения Дэвида легкой вибрацией. Ему просто казалось, что он так больше походит на того, кого Дэвид хочет видеть в нем. Какого-нибудь зверька. — Мои ментальные надстройки классифицируются выше, чем интеллектуальные способности любого из существующих животных, но недостаточно стабильны и совершенны, чтобы считаться полноценным разумом. Я не могу быть животным, но и человеком тоже, — протянул Кубик. — Я никто…

— Не говори так, — с обидой осадил его Дэвид. — Ты мыслишь, значит, существуешь. Знаешь это?

— У меня есть данная информация в энциклопедии. Она принадлежит Рене Декарту. Он был математиком.

Дэвид не любил математику.

— Значит, он был умным малым. Надеюсь, он не мучил своих учеников сложными цифрами, — Дэвид отнял руку и почесал нос. — Так вот. Ты есть, а, значит ты кто-то. Кто — решай сам. Главное, что ты существуешь в этом мире и мы друзья.

— Друзья…

— Да, друзья. А если так, остальное не важно. Какая бы классификация тебе не подходила.

Дверь в палату отворилась, внутрь шагнул длинный доктор в длинном белом халате. Он был лысым и в очках, но не являлся Вертиго Хелми. Дэвид уже уяснил, что почти все доктора лысые. А если у них есть еще и очки — значит, это очень хорошие доктора. Таким он доверял, хоть те часто приносили плохие вести.

— Господин Дэвид Отрейл? — спросил доктор, не став дожидаться ответа: — Операционная готова. Ваша очередь. Прошу пройти со мной.

— Хорошо, — Дэвид улыбнулся левым уголком рта. Правый у него упал вниз и разбух, как и вся его правая половина тела. Она стала мясистой и неповоротливой, словно один бледный пельмень, растекшийся сверху донизу. Дэвид и сам себя чувствовал большим пельменем. Ну ничего, скоро это закончится. После операции он вновь станет прежним. — Вот и пришла пора. Я скоро буду, Кубик. Ты не скучай без меня тут. И дождись. Слышал? Дождись, хорошо?

— Я буду ждать тебя, — пропищал Кубик, и грани его залились зеленым.

Дэвид встал не без посторонней помощи. Двое высоких медбрата завернули его в большую простыню и посадили на высокую каталку. Когда его выкатывали из палаты, Кубик сделал над собой усилие, потратив половину утреннего заряда, чтобы раскрыть глазную линзу и посмотреть на своего друга.

— Я буду ждать! — крикнул он Дэвиду со всей силы, на которую был способен, прежде чем дверь окончательно захлопнулась. Кубик закрыл линзу, а потом прошептал тихо: — Дэвид друг, друг. А я не знаю, кто я. Не человек, не животное. Я и не дроид, и совсем несовершенный искусственный разум. И не то, и не другое. Не знаю…. Не уверен… Мне кажется, я нечто иное. Дэвид… но, если ты хочешь, для тебя я буду собачкой.

Эпилог

Вперед утекал длинный белый коридор, освещенный длинными лампами, похожими на змей. Они были тонкими и тянулись вдоль низкого потолка, в котором можно было рассмотреть самого себя, если поднять голову. Дэвид не мог, у него задубела шея. Даже повернуть голову составляло ему большую трудность, он чувствовал себя деревянным мальчиком с не сгибающимися конечностями. Очевидно, так оно и было бы, если б они не расплылись и не стали похожими на плохо замешанное тесто, а вовсе не на твердую древесину, как он себе представлял.

Доктор сказал, что так больше не будет, что после операции все придет в норму. Полет Миражей давал неприятный эффект, когда поражал нервы, но это временно. Стоит Дэвиду только сомкнуть ненадолго глаза, а потом он снова откроет их, и уже как новенький.

Пока Дэвид трясся в каталке, навстречу ему шли рослые солдаты, очень похожие на него, только здоровые и на своих ногах. Они тоже были закутаны в простыню, тоже шли куда-то по длинным коридорам, сворачивая то вправо, то влево и заходили в белые узкие двери. Какая-нибудь из этих дверей предназначается для него — догадался Дэвид.

Зачем здоровым солдатам операции? Они должны быть на улицах мегаполисов, чтобы останавливать мятежников. Это он, Дэвид, совсем больной