Космофауна - 0. Зверь беглеца - Андрей Валерьевич Скоробогатов

бирже на этой неделе равен сто сорока шести кредитам. Погода…» В коридор выбежала девочка лет семи, испуганно посмотрела на поэта, и крикнула:

— Папа, папа! Пришли!

Егоров с лёгкой нерешительностью перешагнул через порог. Во внутренний коридор вышла растрёпанная девушка с плачущим грудным ребёнком на руках. Сказала сквозь зубы:

— Здрас-сьте, — и ушла обратно в комнату.

— Я сейчас! Привет! — послышался голос Вольдемара.

Приглашать в дом и поить с дороги чаем, как надеялся Егоров, не стали. Вокруг царил беспорядок, присущий древнему укладу — ободранные бумажные обои, разбросанные пелёнки, мешки из-под продуктов и мусора, старая обувь и стеклянная тара из-под алкоголя. Комнаток, судя по дверям, было всего две. Егоров хмыкнул — квартира гопников Скомороховых по сравнению с этим бардаком казалась элитной. С другой стороны, для обители безработного провинциального поэта такое казалось практически нормой.

Наконец, Вольдемар выскочил из комнаты, таща за спиной пухлый мешок с какими-то вещами. На плечах была лёгкая куртка примерно того же фасона, что и на Егорове.

— Поехали! Я уже вызвал такси. Давай пешком, побежали.

За лифтовым коридором оказался узкий проход, ведущий на тесную металлическую лестницу, которая шла снаружи, вдоль балконов.

— Скоро всё это снесут, — пояснил Вольдемар. — Семьдесят лет домикам. Одни из первых в регионе. Живёт здесь всякое отрепье, вроде меня. Но ничего, я скоро перееду отсюда.

— Ты мне лучше скажи, куда мы идём? — с нескрываемым раздражением спросил Егоров. — И как долго это продлится, а то я чувствую, что подписался на кота в мешке.

На разворотной площадке они чуть не столкнулись с ярко раскрашенной женщиной в облегающем халате. Увидев проходящих, халат моргнул, на миг став прозрачным.

— Не хотите развлечься, ребята?

— Уйди, женщина, мы идём вершить великие дела! — Вольдемар был весел. — Есть одна движуха. Выступить на свежем воздухе. С трансляцией в городскую сеть. Перформанс. Живое выступление. Импровизация. Что-то вроде театрализованного действа. А оплачивать будут добровольными взносами. Я так в прошлом месяце сорок тысяч поднял! Правда, всё уже пропили и проели.

— Я не сильно большой актёр. В чём моя роль?

— По правде сказать, вторая роль. Я буду говорить, просто соглашайся со всем. Я тебя буду инструктировать по ходу пьесы. Ты мне по возрасту подошёл просто. Тебе сколько, кстати, пятьдесят пять?

— Ничего себе ты меня сейчас обидел, — сказал Егоров. — Поменьше!

— Флотские быстрее стареют, говорят. Перегрузки и прочее.

Егоров промолчал. Они спрыгнули с пролёта последнего этажа, обежали дом. Там уже приземлилась четырёхместная электролеталка с живым шофёром.

— В промышленный микрорайон, за дом номер шесть, — скомандовал Вольдемар.

Такси взмыло вверх, перемахнуло через монорельсовую магистраль и полетело к «истоку» долины, туда, где смыкались два высоких хребта. По дороге Вольдемар начал рассказывать что-то мутное про свою супругу и про женщин в целом. Егоров, хоть и стал после развода слегка шовинистом, в конце концов прервал его, попросив выбирать выражения.

В небольшой ложбине притаился небольшой пруд пугающе-синего цвета и десяток промышленных корпусов, обнесённых энергозабором. Егоров тайком посмотрел на планшет. Подробностей было мало, территория отмечена была как «Товарищество Обувь-экспорт, заводская зона».

— Почему именно сюда? — спросил Егоров, когда Вольдемар полез расплачиваться.

— Отсюда вид неплохой. Всё увидишь.

Такси улетело, они прошагали ещё сотню метров вдоль забора по осенней грязи и замерзающим лужам на опушке лесополосы. Вид открывался действительно интересный, хоть и слегка угрюмый — слева серо-коричневые промышленные корпуса, с краю пруд, за ними убегающие до горизонта разноцветные домишки, окружённые рамкой пожелтевших гор.

Вольдемар принялся шаманить. Развесил в воздухе две статические камеры, положил на пол поэтизатор. Достал из мешков одежду и обувь. Сам нарядился в сине-жёлтый полосатый костюм, а Егорову протянул мешковатый, на пару размеров больше китель матроса Суздальской Империи.

— Предлагаешь надеть.

— Ага. По сценарию нужно.

Егоров хмыкнул, стянул куртку, накинул китель. Благо, он был термозащитный, и в нём было даже теплее, чем в куртке.

Армейские ботинки Вольдемар надел почему-то сам. Трансляция с камер то ли велась с самого начала, то ли включилась настолько незаметно, что Егоров не заметил момента, когда оказался в кадре.

— Небольшое предисловие, ребята! Ну, меня вы знаете, я Вольдемар Бушующий. Мы тут находимся напротив одного завода. Вот этого. С моим другом Леонидом. Леонид, расскажи немного о себе? Ты же странствующий поэт?

— Ну… Бывший гардемарин императорской гвардии. Вышел в отставку, стал поэтом. Пару лет назад сменил гражданство…

— На УСП? По политическим соображениям? — перебил его Вольдемар.

— Ну, скорее по семейным и финансовым. Стало очень тяжело работать, когда в гильдии вокруг рассчитывают на твою военную пенсию. Поэтому я отказался от…

— Так, ну ясно, по политическим, — кивнул Вольдемар, шагнул к камере и резко перешёл на стихи.

— Я достаю

Из широких штанин

Дубликатом бесценного груза!

Смотрите, завидуйте,

Я-

Гражданин

Уральского Союза!

Строки известного стихотворения вылетали из поэтизатора и ступеньками шли вниз одновременно со словами Вольдемара. Егоров на последних строках подключился — не то, чтобы по патриотическим соображениям, скорее поддавшись общему духу выступления.

Потом Вольдемар прочитал ещё пару строк из песен времён Новоуральской Конфедерации. К Конфедерации отношение у всех знающих историю людей было скорее негативное. Но одну из песенок Егоров вспомнил и подпел — она показалась достаточно безобидной. Он до сих пор не мог понять, какую функцию в выступлении выполняет, но явная политизированность начинала немного раздражать.

Потом пошли частушки времён Суздальско-новоуральской войны. Непристойные. Егоров даже вышел из кадра, чтобы не светиться. Потом Вольдемар схватил его за локоть, вернул под камеры и сказал в полголоса:

— Наклонись немного!

— Чего?

— А ну, склонись, имперец!

Егоров от неожиданности послушался. Вольдемар закинул ногу в ботинке на спину и продкламировал:

— Доколе

Имперский холёный сапог

Топтать будет вёрсты уральских дорог?

Не время ль

Начать очищения драку?

Посадим холуев имперских мы на кол!

В голограмме поэтизатора развивались флаги, возник заточенный осиновый кол, вонзающийся в грудь Егорову. Скинув Вольдемарову ногу со спины на последней строке, Егоров чувствовал, как свирепеет.

— Ты чего творишь? — сказал он и толкнул коллегу по поэтическому цеху в грудь. — Ты за кого меня, судрь, считаешь? Как там, слово… хайпануть решил?

Применение гопнических ругательств пришло на ум как-то само собой.

— Да! — Крикнул Вольдемар, и сделал включившимся в режим усиления имперским сапогом подсечку Егорову. Тот