Осколки легенд. Том 2 - Андрей Александрович Васильев

– На станцию метро Охотный ряд, – ответила женщина. – Пошли уже! И вот что: фонарик с собой захвати.

Война затронула Охотный ряд так же, как и остальные станции метрополитена. Ну а как по-другому? Это стратегический объект, а враг не дремлет. Мало ли какую пакость диверсанты могут устроить в месте, куда во время налетов спускались москвичи из окрестных домов. По этой причине документы у сотрудников отдела проверили раза три до того, как они спустились под землю, да под ней еще пару раз.

– Тут кинофильм «Цирк» снимали, – глядя на красоты станции-дворца, сообщил Павле Ликман. – Очень я его люблю! Раз десять смотрел.

– Толя, этот факт мне известен, – усмехнулась женщина. – В смысле, что тут кино снимали. Меня же посадили через год после того, как он на экраны вышел. Больше тебе скажу – я даже на премьере присутствовала.

И вот тут отчего-то сердце у Павлы слегка защемило. Она вспомнила теплый майский вечер, Зеленый театр в ЦПКиО, куда набилось невероятное количество народу, явно превышавшее установленные регламентом двадцать тысяч мест, красавчика Александрова и невероятно очаровательную Орлову, которых после фильма не хотели отпускать со сцены зрители, восхищенные увиденным, и сидящего рядом с ней русоволосо-голубоглазого капитана Изволина из отдела внешней разведки, в отношении которого она уже выстроила некоторые планы. Они, разумеется, не касались всей дальнейшей жизни, а простирались лишь до следующего утра, но менее приятными от того не становились.

Даже и не верится, что был тот май, смех зрителей, смотрящих на пение забавных старичков, катающихся на велосипедах, и все прочее. И где теперь тот Изволин, который так забавно смутился, когда она достаточно четко дала ему понять, что вечер продолжится у нее в гостях? Может, где-то в тылу врага информацию добывает, а может, и лежит давно в сырой земле. Вариантов масса.

– Так вы тогда к нам не так часто заходили, – и не подумал смущаться Ликман, – только если дело было совсем уж непростым. Я, кстати, тоже хотел на премьеру попасть, но не смог. Даже удостоверение не помогло.

– Не беда, – сказала Павла, направившись к небольшой дверце, ведущей во внутренние помещения станции. – Снимет Александров после войны какую-нибудь хорошую комедию, мы на нее вместе сходим. На премьеру.

Следующие несколько минут эта парочка только и делала, что спускалась вниз, сначала по прочным металлическим лестницам, а после по деревянным, хлипким и склизким, как видно оставшимся тут с той поры, когда метростроевцы пробивали сквозь толщу земли первые проходы первых линий. А может, и с более ранних времен, кто знает?

– А дальше куда? – нажимая на контакты жужжащего фонарика, спросил у Павлы Ликман, когда лестницы кончились и они оказались в достаточно узком, темном тоннеле.

– Туда, – оглядевшись, сказала Веретенникова, повертев головой. – И вот что, Толя, с кем бы мы ни встретились, говорить стану я. Твое дело молчать и следить за тем, чтобы меня в спину не ударили, ясно?

– Есть, – кивнул тот. – Ну и мрачно же здесь!

– А ты как хотел? – удивилась женщина. – В таких местах везде не сильно весело, а уж если речь идет о таких городах, как Москва, или, к примеру, Минск, так и вовсе запечалишься, коли в старые туннели попадешь. Тут за века чего только не завелось, и гули, уж поверь мне, не самое большое зло. Помню, когда метро начинали прокладывать, в какой-то момент люди начали пропадать, за пару недель чуть ли не бригаду суммарно как корова языком слизнула. Разговоры разные пошли, кое-кто даже выходить на смену отказался, а ведь там не какие-то наемные темные работяги были, а комсомольцы, которые за честь для себя считали на эту стройку попасть.

– Я что-то такое слышал, – покивал Анатолий, подсвечивая фонариком дорогу спутнице, которая бодро зашагала вперед, – Тема Синицын рассказывал.

– Точно, он тогда с нами ездил, – подтвердила Веретенникова. – Только Бокий ни его, ни меня с собой не взял, когда под землю спускался и с тем, кто себя хозяином этих мест считал, договаривался. Он такие вещи предпочитал делать сам, в одиночку, такой это был человек. И ведь договорился, народ пропадать перестал.

– А я вот подумал – что делать, когда срок истечет? – помолчав, произнес Ликман. – Ведь все договора когда-то заканчиваются, правильно? А Глеба Ивановича больше нет.

– Но отдел-то есть? – возразила Павла. – Кто главным будет на тот момент, тому и идти. Решит вопрос – молодец. Не решит – появится новый начальник и продолжит дело старого. Но нас с тобой это вряд ли уже будет волновать.

– Почему?

– Так не доживем, – равнодушно произнесла Веретенникова. – Бокий с этим существом вроде как на полвека договорился, при нашей работе никто, кроме Титыча, столько не протянул. Да и он, согласись, жив весьма условно. А ведь еще война на дворе, так что… Если меня что и беспокоит, так только то, что память у сотрудников все короче становится, не передаются знания от одного поколения к другому. Вот ты, Ликман, вроде парень неглупый, глаза и уши закрытыми не держишь, а про перстень Джумы понятия не имел. И остальные, скорее всего, тоже, а вещица-то уникальная. А через полвека чего будет? Может, вообще забудут про то, что тут, в тоннелях метро, вот такая напасть таится. А она про людей – нет, и пойдут смерти одна за другой. Пока сообразят, пока разберутся, пока архивы поднимут, пока про значок вспомнят – сколько народу погибнет?

– Какой значок? – уточнил Толя.

– Такой, – начала злиться Павла, но тут же шикнула на него: – Все, цыц. Вот и наши друзья.

– Какие? – чуть не толкнул остановившуюся женщину в спину Ликман.

– Те самые, – еле слышно произнесла она, а после вытянула руку вперед и почти крикнула: – Эй вы, двое, за вагонеткой! Мне надо попасть к вашей королеве. Вот ее знак, смотрите! Да вылезайте уже, не собираемся мы вас сталью или серебром потчевать. Да чтобы вам! Толя, направь свет на перстень!

Анатолий увидел, как из-за старой ржавой вагонетки, стоящей шагах в двадцати от них, высунулись две лысых головы с тонкими безгубыми ртами и круглыми глазами. Это были гули.

Они уставились на перстень, поблескивающий в луче света, с полминуты его внимательно изучали, а после один что-то сказал другому. Ну как сказал? Речью его мычание и цоканье языком назвать, конечно, было трудно, но друг друга они прекрасно поняли. И что за вещь в руках у Веретенниковой находится, похоже, тоже, поскольку следом за тем оба выбрались из-за вагонетки, поклонились то ли ей, то