Кулачник 4 - Валерий Александрович Гуров

с переломанной кистью, кровь на полу, я стою в центре, тяжело дышу. Алина вся бледная, как моль, прижалась к стенке, глаза горят.

— Эти хмыри полезли на девчонку, — сказал я, указывая на троицу. — Решили, что если она одна в купе, можно руки распускать.

— Это правда? — полицейский перевёл взгляд на Алину.

Она помолчала пару секунд, потом отрывисто закивала.

— Да… — шепнула она дрожащим голосом.

— Нож чей? — полицейский увидел нож, поблескивающий в углу купе.

— А вы у этих уродов спросите чей, это они им колбасу резали, — сказал я.

— Ясно… потерпевшая, сейчас мы задержим их и попросим вас написать заявление, — заверил полицейский.

Алина медленно покачала головой.

— Они уже получили своё. Заявление писать не буду.

Я заметил блеск в её глазах. Будто она и хотела этого, чтобы я вмешался, чтобы я избил этих уродов.

Проводница всё это время стоявшая в полном замешательстве, наконец выдохнула:

— Господи… устроили тут бойню.

— Ладно, — буркнул старший полицейский. — Всё ясно.

Он наклонился, дёрнул одного за воротник, тот застонал.

— На ближайшей станции сдадим этих красавцев вокзальной полиции.

Менты растащили троицу по углам, надели двоим наручники, а третьему связали руки ремнём и усадили в тамбур. Вагоны трясло, поезд шёл ходко, а вместе с грохотом колёс слышались стоны побитых. Те, видать, протрезвели и стонали сквозь кровь и сопли.

Мы с Козловым помогали — я держал одного под локоть, чтобы не вывернулся, Саня молча шёл рядом, как конвойный.

— Ещё пятнадцать минут до станции, — сказал старший полицейский, проверяя часы.

Я нашёл Алину у окна в коридоре. Она стояла, облокотившись на перила в виде металлической трубы, и смотрела в темноту. Поезд грохотал, в окне мелькали редкие огоньки, но она будто не видела их и смотрела вскользь.

— Ты нахрена это сделала, дура? — сказал я, подойдя вплотную и тоже облокотившись на перила.

Она медленно повернулась, губы поджаты, а в глазах застыл вызов.

— А что я сделала? Если они сами полезли?

— Ничего, что ты решила с поддатым быдлом играть на раздевание в карты? — проскрежетал я. — Думаешь, это лучшая идея для женщины, которая одна в купе с тремя мужиками?

— Они всё врут, — огрызнулась она, вскидывая подбородок.

Я смотрел на неё и понимал, что нет, не врут. Конечно, это не оправдывало тех ублюдков, но и Алине вины хватало. Не буди лихо, пока оно тихо. И если бы она не устроила эту дурость, ничего бы не случилось.

— Они не врут, Алина, — возразил я. — Но даже если врут, ты понимаешь, что спровоцировала их сама?

Она вдруг резко шагнула ближе, уставилась мне в глаза, стиснув кулачки.

— И что? Хочешь сказать, что я должна была снять кофту и показать им грудь? Да пожалуйста!

Она резко дёрнула молнию куртки, потянулась к пуговицам блузки, видимо решив показать грудь мне.

— Хватит! — я резко схватил её за руки и одёрнул. — Заканчивай цирк. Застегнись и больше никогда так не делай.

Она дёрнулась, вырываясь.

— Пошёл ты! — прошипела она и метнулась к купе.

Рывком дёрнула дверь, чтобы захлопнуть её передо мной. Но я успел подставить ногу, и дверца ударилась о ботинок с глухим стуком.

— Отстань! — выкрикнула она, дёрнув ручку.

Я медленно толкнул дверь обратно и посмотрел на неё в упор.

— Нет, Алина. Не отстану. Ты можешь обижаться, психовать, орать — всё что угодно. Но пойми одно — я-то разберусь, куда идти и что делать. А вот тебе… тебе точно пора взяться за ум. То, что ты творишь, до добра не доведёт.

Она стояла, сцепив зубы, плечи дрожали. Я заметил, как по глазам пробежал блеск. Алина пыталась удержать слёзы, но поезд качнул, и капля всё же сорвалась, скатившись по щеке.

— Ты всегда… — она запнулась, глотая ком в горле. — Всегда думаешь, что знаешь лучше.

Я не ответил. Просто убрал ногу из-под двери.

Она мгновенно захлопнула её, щёлкнул замок. Поезд замедлялся, тормоза скрипели, вагоны вздрагивали.

За окном мелькнул перрон — в свете фонарей блестел мокрый асфальт. Голос в динамиках сообщил:

— Станция… остановка десять минут.

Я пошёл в тамбур, чтобы помочь Сашке и полиции выпроводить эту троицу придурков. Проводница открыла вагон, спустила подножку. Вместе с железнодорожной полицией мы вывели этих троих.

Они уже не рыпались. Один с переломанной кистью, другой в крови, третий обмякший, но очнувшийся, с мутным взглядом. Шли ссутулившись, как побитые собаки, изредка косясь по сторонам.

На перроне их тут же встретили вокзальные полицейские. Люди, которые выходили покурить или за чаем, оборачивались, переговаривались.

— Вот и правильно. Там им место, — прокомментировал невысокого роста старик с залысиной.

Алина тоже вышла из вагона, стояла чуть в сторонке и наблюдала за происходящим. Саня Козлов всмотрелся в Алину и чуть наклонился ко мне.

— Сань… это же та девка, которая тогда нам помогала, — сказал он.

— Она самая, — подтвердил я.

Саня покосился на меня.

— Смотрю, у тебя с ней всё не так просто.

— Было не так просто, — ответил я. — А теперь проще некуда.

Мы проводили взглядом, как конвой уводит задержанных в здание вокзала. Один оглянулся на меня, в глазах злоба, но быстро опустил голову, когда полицейский дёрнул его за плечо.

— Ты как, не пострадал? — спросил Саня, оценивающе глянув на меня.

Я махнул рукой.

— Всё в порядке. Я живее живых.

Когда мы вернулись в вагон, то застали Антонио и Настю, которая оказывала ему первую медицинскую помощь. У Антонио на голове был влажный компресс. Настя держала бутылку минералки.

— О, май гад… — стонал он. — Я думал, я… в цивилизованном поезде, среди прекрасных людей… и вдруг такие уроды! Это катастрофа, катастрофа!

— Всё, всё, дыши ровно, — успокаивала его Настя.

Ну что-то подобное я от Антона и ожидал. Зачастую у таких вот экземпляров, как он, количество духа обратно пропорционально экстравагантной внешности. Антон, похоже, не стал исключением.

— Это катастрофа, — продолжал Антон, закатив глаза. — Я думал, я умру, а мои похороны оплатят железные дороги.

Я хмыкнул и сел на нижнюю полку.

— Живой ты, театрал.

В этот момент в дверях появилась проводница. Она выглядела так, будто за эти полчаса состарилась на пару лет — губы