Коннетабль - Макс Мах

в карманах и прочих местах хранения. Во всяком случае, Трис знал о наплечных кобурах с револьверами, снаряженными зачарованными патронами, тактических очках и микро-радиопередатчиках, специальных перчатках и поясах боевых магов. В таком поясе в специальных кармашках с клапанами спрятаны ампулы с эликсирами, накопители, - что особенно ценно для Мира бедного магией, - и кое-какие артефакты, запрещенные к продаже гражданским и использованию на территории империи. Однако там, куда уходили сейчас девушки, никаких таких законов еще не существовало и существовать не могло. Там даже о магии никто толком не знал.

- Мы никому звонить не станем, - успокоила его Габи. – Посмотрим со стороны. И там уже решим, что делать и делать ли, вообще, хоть что-нибудь. С Чертковым, по-моему, без крайней необходимости тоже связываться не стоит. Он нам никто и никому ничем не обязан. Только разведка и только потихоньку. Остальное решим на месте.

В принципе, все верно, и Трису нечего было добавить. Поэтому, выслушав Габи, он просто кивнул, пожелал девушкам удачи и вскоре уже остался в крипте один.

«Что ж, - решил он после минутной паузы, - пришло время задать вопрос и услышать ответ. Или нет…»

Было совершенно неочевидно, что Источник захочет отвечать. Но, с другой стороны, что он теряет?

«Стоит попробовать, а там уж, как пойдет!»

3. Вероника/Беро

На самом деле, с ней такое уже случалось и не раз. Не слишком часто, но, в конце концов, таких эпизодов набралось вполне достаточно, чтобы сделать определенные выводы о характере ее «приходов и случайностей». Иногда это было похоже на предзнание. Не предсказание, а, скорее, предвидение. Чаще всего, неточное, фрагментарное и только «на короткую дистанцию». Максимум дня на два вперед, но и то хлеб. А иногда это было «внезапное понимание» или, лучше сказать, «интуитивная прозорливость» или и вовсе «озарение», когда она, словно бы, узнавала что-то важное про какого-нибудь иногда совершенно незнакомого ей человека. Впрочем, тут тоже все случалось по-разному: то речь шла о чьей-то судьбе, то о характере и привычках, а то и вовсе срабатывало, как некий детектор лжи. И все это началось у нее довольно-таки рано, раньше даже всяких магических штучек, типа левитации, пиротехники или телекинеза. Тогда-то, лет, наверное, в двенадцать она и попала на «прием» к одной крутой мадам. Не в смысле содержательницы барделя, а именно в прямом, изначальном смысле этого слова. Женщина эта жила в Париже, но была русской, возможно даже, аристократкой из тех, что родились уже в эмиграции, но происхождение которых не вызывало сомнений. Тем более, что и лет ей было, судя по некоторым признакам, немало.Анна Михайловна говорила с Вероникой по-французски, но в конце разговора неожиданно перешла на русский. Очень правильный, следует сказать, русский язык, но все-таки с каким-то странным едва уловимым акцентом. Впрочем, как тут же выяснилось, это был вовсе не акцент, а правильное петербургское произношение, какого в нынешнем Петербурге давно уже не слышали. Вот на этом-то русском языке женщина и поставила ей свой «окончательный диагноз».

- Вы, барышня, никакая не колдунья, - сказала она девочке Акиньшиной, серьезно сказала, а не абы как. – Вы, голубушка, самая настоящая ворожея и вещунья, а попросту – ведьма.

Вероника тогда обиделась, но позже все-таки поняла, о чем, в сущности, идет речь. В условиях бедного на магию Мира ее способности выглядели куда ярче, чем паранормальные экзерсисы всех этих «воспламеняющих взглядом фитилек свечки». И, в конце концов, она в себя поверила, оценила свой Дар по достоинству и поняла, что от таких подарков не отказываются. Главное, не колебаться и не тупить. Увидела, значит, что-то есть. А раз есть, хватай без раздумий и уноси добычу! И вот, что любопытно, как только решила, что «чудеса случаются», так сразу же стала реже ошибаться в своих прогнозах. Так случилось и с Габи. Увидела ее и сразу же поняла – это судьба. Почувствовала, что эта девушка и не девушка вовсе, а крутой боец. И не просто боец, а настоящий воевода. Но не штабной «генерал от инфантерии», не тыловой гений стратегии, а настоящий военный вождь из тех, кто сам ведет в бой лавину ли танков, лаву ли всадников. Наверное, поэтому все у них и получилось. Срослось и пошло. И, хотя в Мире богатом магией, Веронике, превратившейся в Беро, стали удаваться совершенно невероятные пиротехнические фокусы и прочие манипуляции с грозными силами Природы, ее Дар к предчувствию, инстинктивному познанию и инсайту[10] никуда не делся, не исчез и не был подавлен новыми талантами. Напротив, он, что называется, получил второе дыхание. Стал сильнее и оригинальнее, пожалуй, даже разнообразнее, но к этому, разумеется, нужно было еще привыкнуть.

Вот и на этот раз, она, словно бы, услышала голос Максима. Слов было не разобрать, но смысл его призыва был очевиден. Суворин звал на помощь, и не он один. Его голос звучал вместе с другими голосами, и некоторые из этих голосов казались Веронике очень знакомыми. Смущало, однако, то, что обращение за помощью, - если конечно это было именно оно, - пришло к ней из-за грани миров. И это обстоятельство порождало нешуточные сомнения. Она ведь могла и ошибаться. Принимать мнимое за сущее, питать иллюзии или, попросту говоря, демонстрировать эффект Ирвина[11], поскольку, вполне возможно, все это было всего лишь эхом ностальгии. Ведь, как бы хорошо ей здесь ни жилось, это все-таки был чужой для нее Мир. Во всяком случае, пока.

Сомнения в правдивости посетившего ее откровения были, таким образом, достаточно сильны, чтобы выбросить весь этот бред из головы. Впервые за очень долгое время, Вероника готова была отступить, но случилось невероятное – ее поддержала Габи, подтвердив (а это, между прочим, независимый источник), что опасения за жизнь близких ей людей вполне могут быть обоснованными. Эта поддержка дорогого стоила, и не только потому, что возвращала Веронике веру в себя и в свой Дар, но и потому что сейчас она впервые по-настоящему почувствовала Габриэллу. Эта молодая женщина была искренна, утверждая, что ее чувства к Веронике так близки к определению «любовь», как только возможно в ее случае. А случай был, если честно, попросту ужасен. В душе Габи было столько тьмы, что было непонятно, как, вообще, она может кого-то любить или с кем-то дружить. И, тем не менее, она делала и то, и другое. А сейчас и