Эскадрон особого назначения - Александр Альбертович Самойлов

Под клюквою развесистой мужик.

Барон Такеда-сан

Потерял и честь, и срам.

Забыл про русский штык,

А штык бить супостата не отвык.

И бравый наш барон

Получил штык в афедрон.

Допрыгался наш бравый фанфарон.

Джентльменов пробило на ржач. Лондон от восторга даже кулаком по столу пристукивает. Джадсон утирает выступившие от хохота слезы. Конан Дойл аплодирует, Черчилль усмехается, только Хорн кривится в какой-то кислой гримасе.

– Слова спиши, Николай Михалыч, – шепчет мне на ухо Гиляровский, обнимая, – это же будет просто фурор. Вся Россия будет петь и хохотать.

– Прекрасное выступление, мистер Гордеев, – Хорн, пошатываясь, делает попытку подняться. – Но мы сюда приехали ознакомиться с боевым опытом вашего подразделения…

Откладываю гитару в сторону, опрокидываю в себя рюмку коньяка, памятуя прекрасный совет Шамхалова – чтобы не мучиться похмельем, заканчивать выпивку коньяком.

– Прошу, джентльмены. Все, как говорят у нас в России, «na mazi».

Глава 19

Перед главной частью заставляю честную компанию выпить еще раз, декламируя:

– Давай, дружок, на посошок!

«Pososhok» джентльменам заходит. Особенно достается Джеку Лондону – великий автор приключенческих романов и будущий создатель «Мартина Идена» еле стоит на ногах, но полон решимости посмотреть, как тренируется русская армия.

– Я должен это увидеть! – говорит он и тут же икает.

Папа Шерлока Холмса, будучи мужчиной крупным и вдобавок ирландцем по крови, лучше справляется с действием алкоголя. Однако и его выдает чуть покачивающаяся, похожая на морскую, походка.

Офицеры – и британец и американец – держатся бодрячком, чувствуется старая школа военных училищ, хотя буквально пару минут назад их нехило так штормило. Хорна, я вообще думал – будет не поднять. А стоило ему лишь узнать, что его ждут дела, моментально очухался и стал трезв как стеклышко.

Профессионал, твою растудыть!

А Черчилль и вовсе выглядит так, словно не пил.

Он доверительно берет меня за руку.

– Господин Гордеев, простите за бестактность, но я хотел бы задать вам один личный вопрос…

– Конечно, – благосклонно киваю я.

– Вы так уверенно меня опознали…

– Так вы все-таки сэр Уинстон Черчилль? – перебиваю я.

– Да, но нахожусь тут инкогнито, и, надеюсь, оно не будет раскрыто до конца поездки. Скажите, вы видели мой портрет в газете?

С сомнением оглядываю его. На более привычных мне фотографиях будущий премьер-министр выглядел совершенно иначе: одутловатый, я бы даже сказал – обрюзгший мужчина с выпирающим брюхом и толстыми щеками. Сейчас он не такой: от былой юношеской стати (я видел его изображение времен молодости, когда он служил в гусарском полку и был поджарым и стройным) осталось немного, но сэру Уинстону еще удается сохранять талию и прическу. Волосы он носит слегка зализанными назад, открывая высокий аристократический лоб.

– Не видел.

– Тогда… – он берет долгую, почти театральную паузу, прежде чем продолжить: – Быть может, вам довелось поучаствовать в бурской войне?

– Увы, ничего не могу сказать вам на сей счет, – развожу руками.

– Вы связаны какой-то тайной? – допытывается Черчилль.

– Нет. Все куда банальнее. Дело в том, что не так давно я получил серьезное ранение. В итоге – амнезия, полная потеря памяти. Несмотря на лечение, она ко мне так и не вернулась…

Черчилля мой ответ как будто радует, с его души словно спадает тяжкий груз, а я вдруг – не знаю почему, но понимаю, что настоящий Гордеев действительно был на той войне, и что они с сэром Уинстоном каким-то образом пересекались во время боевых действий.

На секунду перед глазами возникает картина, подернутая дымкой: железнодорожные пути, мужчина в мундире цвета хаки, ползущий вдоль них, направленная на него винтовка и затравленный взгляд в ответ…

Твою дивизию! Это что получается – Гордеев ушел добровольцем на англо-бурскую войну (в этом как раз нет ничего странного, симпатии русских были на стороне буров. К примеру, очень известный политик Гучков, создатель партии октябристов, тоже стал добровольно сражаться вместе с бурами против англичан) и умудрился взять в плен самого Черчилля?

А он хорош, этот настоящий Гордеев! Не просто офицер, а еще и герой!

Вполне возможно, если бы не мое вселение в его тело, он бы погиб, а так у нас с ним есть шанс исправить кое-что к лучшему в этом мире и в нашей стране!

Жаль, что его память не спешит приходить мне на помощь и лишь иногда, в очень редких случаях, дает такие подсказки.

А может… Может, мне все это лишь показалось…

Стоит ли говорить сэру Уинстону, что я его таки узнал? Пожалуй, нет.

– Show must go on! – выпаливаю вдруг я, и Черчилль удивленно моргает.

Мои бойцы заранее приготовили для почетных гостей что-то вроде помоста и навеса, на крышу которого уложили пучки соломы. Стулья тоже сколотили сами.

И теперь гости рассаживались как им было угодно.

Джек Лондон достает громоздкий фотоаппарат, устанавливает его на треноге. Остальные кладут перед собой блокноты и карандаши.

Я мысленно улыбаюсь про себя. Все это время, пока ждали их приезда, бойцы усиленно готовились по тщательно разработанной программе. Ее итогом должно было стать только одно – пшик, который увезут с собой иностранцы, вместо знаний.

– Что вы собираетесь нам показать? – наклоняется ко мне Джадсон.

– Строевую подготовку.

– Простите, что? – крутит головой американец.

– Обучения военнослужащих в системе боевой подготовки, имеющей целью выработки у них строевой выправки, подтянутости и выносливости, умение правильно и быстро выполнять команды, строевые приемы с оружием и без него, а также подготовка подразделений к слаженным действиям в различных строях, – скороговоркой тарабаню я. – Да не переживайте так, сейчас все увидите своими глазами.

Черчилль покашливает, привлекая к себе мое внимание.

Изображаю готовность услужить по любому поводу.

– Может, водички? Горло промочить…

– Спасибо, не надо. Я слышал, что ваши бойцы занимаются на какой-то polose prepyatstviy, – последние два слова он произносит на русском.

Скорбно вздыхаю.

– Увы, уже неделю как нет.

– А что случилось?

– Понимаете, в том месте появились суслики, больные бешенством. Они уже покусали двух моих солдат, их пришлось отправить в госпиталь.

– Суслики?

– Не знаю точно: суслики или тушканчики… Короче, какие-то грызуны, – широко улыбаюсь во все тридцать два зуба я.

Черчилль смеривает меня недовольным взглядом, не понимая, серьезно я говорю или издеваюсь. А у меня на морде лица застыл тот самый лихой и придурковатый вид, о котором якобы издавал особый указ Петр Первый. Правда, серьезные историки утверждают, что никакого указа в реальности не существовало и это просто исторический анекдот.

– Ну-ну, – улыбается теперь уже сэр Уинстон