Отцовский меч - Наиль Эдуардович Выборнов

– Ну что, крысиные шкуры, да? – со внезапно исказившимся от ярости лицом спросил Ромка и изо всех сил пнул купца по ребрам. – Крысиные?

Парень наклонился, и я подумал, было, что он собирается подобрать с земли очередной «снаряд», но, когда тот разогнулся, в руке у него оказался зажат засапожник. А это было совсем не по плану.

Я уже собирался вылезти из укрытия и вмешаться, пока слетевший по какой-то причине с катушек Ромка не пустил торговцу кровь на глазах у всей улицы, но тот и сам показал, что не лыком шит. Вскочил на ноги, всем своим весом врезался в Павла, оттолкнув его в сторону, а потом проскочил мимо Ромки и побежал куда-то по улице.

Хотя, мы и так знали куда он побежал. Грачевым бандитам жаловаться, куда еще.

Парни, впрочем, зря время терять не стали: похватали с земли по полдесятка кусков лошадиного навоза и хорошенько разукрасили фасад лавки, после чего припустили в противоположную сторону. Задержать их никто не пытался, да и толпа постепенно стала расходиться: веселье-то закончилось, а последствия у него могут быть самые разные.

Я же повернулся и пошел в обратную сторону, к заранее обговоренному месту встречи.

Глава 17

Брянское городище и окрестности. Поздняя осень 54-го года от Последней Войны.

Крытый возок с двумя впряженными в него лошадьми у самого края леса я увидел издалека. На козлах сидел Игнат, но даже самый искушенный взгляд не смог бы узнать старого солдата в дедке-селянине, одетом в овчинный тулуп. Сидел он спокойно, даже расслабленно, а, значит, все было в порядке.

– Полезай внутрь, – сказал он мне.

Я обошел повозку и полез внутрь. Друзья уже ждали меня там, сидели на прибитых по краям скамьях. На полу лежал человек, спеленанный по рукам и ногам и с мешком на голове. Он не двигался, только тяжело дышал: то ли без сознания, то ли просто не решался шуметь. Ну да, старик ему наверняка объяснил, чего делать не стоит.

Только я закрыл за собой полог и уселся на свободную скамью, как повозка тронулась, и под ногами лошадей зачавкала жидкая грязь. Пару раз нас сильно тряхнуло, но потом мы поехали гораздо ровнее. Сидеть было неудобно, потому что возок наш явно не был предназначен для людей: сгибаться приходилось чуть ли не в три погибели, да и ноги вытянуть было некуда.

Но хуже всего было то, что от парней воняло лошадиным навозом. Умыться по дороге они не успели, а заранее взять запасную одежду мы как-то не догадались. А еще у Пашки под глазом наливался здоровенный фингал. Это Ромка его так за отца что ли?

– Что с глазом-то случилось? – спросил я.

– Да, на оглоблю налетел, – с досадой проговорил тот. – Торопились очень.

– Как не выбил еще? Надо бы холодного приложить, а то распухнет и потом глаз вообще открыть не сможешь.

– Да, нормально все будет. Не в первый раз в глаз получаю, – Павел отмахнулся и тут же заржал. – Да и не в последний наверняка!

– Тише ты! – прикрикнул я на него. – Всю округу своим смехом переполошишь!

Он внял и тут же успокоился. Какое-то время мы ехали молча и тишину нарушал только цокот копыт и плеск воды, когда колеса проезжали через лужи. Я опасался, конечно, возок может застрять, ну с другой стороны, он был не такой уж и тяжелый, и мы вчетвером без особых проблем вытащили бы его из любой грязи. Разве что сами бы перемазались.

Но, может быть, тогда эта парочка меньше вонять стала бы?

Я повернул голову так, чтобы мне в лицо била струя холодного свежего воздуха. Интересно, а если у Грача в логове собаки есть, то что тогда? Они же нас по запаху дерьма издалека учуют. Правда, будут ли лаять, все-таки лошадью пахнет, а не человеком.

– А хорошо мы этого урода отделали, – с мечтательной улыбкой на губах вдруг произнес Ромка.

– Поквитались, – согласился Павел. – Я бы посмотрел, как он теперь будет стену отмывать.

– Не станет он сам отмывать, заставит кого-нибудь, наверное, – заметил я. – У него, думаешь, холопов нет? Да даже если и нет, то наймет кого-нибудь. Предложит пару обрезков – половина посада сбежится.

– Да ладно тебе, что ты удовольствие обламываешь-то сразу? – проворчал Пашка. – Какая-то дурацкая месть получается, ущерба на два обрезка.

– Надо было его порезать все-таки… – задумчиво добавил Роман.

– На глазах у всей улицы что ли? Зато сам подумай, теперь пять лет пройдет – а все вспоминать будут не какой он хозяин был хороший, и не как у него дела шли. А как два придурка его навозом забросали, да еще и побили потом. Так и будут между собой говорить “тот, которого лошадиным дерьмом закидали”.

– А ведь так, – Пашка тут же повеселел. – А резать, пожалуй, лишнее.

– Успеете еще нарезаться, – заметил и я слегка ткнул ботинком в валяющегося на полу повозки пленника. – Вот этого вот придется допрашивать. А, думаешь, он нам все добровольно возьмет и расскажет?

– А что? Я могу.

Павел достал нож из-за голенища и проверил ногтем лезвие. В том, что оно было острым, я не сомневался, Игнат давно вбил в наши головы, что любое оружие нужно содержать в полном порядке. А тем более засапожник, который может оказаться последним шансом на спасение.

– Нож убери, да? – попросил я. – Думаю, спрашивать его старик сам будет, а нам у него поучиться не лишне, конечно, как “языка” допрашивать. Не раз еще придется.

Павел надулся, но ножик убрал. Я откинулся на полотнище, снова подставив нос под струю свежего воздуха и прикрыл глаза. Парни стали обсуждать наши дальнейшие действия, и мне приходилось старательно делать вид, что я ничего не знаю. Хотя, я и так ничего не знал.

Неделя, отведенная нам Игнатом на все дела в Брянске, почти закончилась. На улице уже подмораживает, а через пару дней выпадет снег и покроет все белым пологом на ближайшие два-три месяца. И куда мы потом поедем, по целине?

Неужели на лыжах пойдем? Так я их в жизни ни разу не надевал, да и Пашка с Ромкой наверняка тоже. У нас в деревне на лыжах только охотники по зиме ходили…

И только теперь до меня дошло: неделя ведь прошла! Я ни разу за свои семнадцать лет не уезжал из