Борис Громов - Терской фронт (сборник)

Ознакомительный фрагмент

Договорить мне не дали. За спиной негромко хлопнула дверь кабинета, и мелодичный девичий голос прямо-таки пропел:

– Пап, я к тебе по делу…

Оборачиваюсь, и… Сердце громко бухает на прощание, останавливается и проваливается куда-то глубоко-глубоко. Во рту становится сухо, а колени слабнут, будто от резкого прилива адреналина, хорошо, на стуле сижу, а то мог бы и под ноги ей свалиться. Штабелем, как и положено всем безнадежно влюбленным. Пытаюсь взять себя в руки: ну, что ты, в самом деле, как пацан: ну, зашла девчонка, ну – симпатичная девчонка… очень… Безуспешно, врать самому себе бессмысленно, на пороге не просто красивая девушка, там Мечта с большой буквы «М». Даже с двух больших «М», потому что это – Моя Мечта.

Девушка понимает, что она не совсем вовремя и, кажется, помешала разговору.

– Ой, я, наверное, попозже зайду.

– Нет, нормально все, – отвечает ей Костылев. – Проходи, знакомься. Это – Михаил Тюкалов – самый страшный человек на всем Терском фронте. Миша – это моя дочь, Анастасия.

Собрав всю волю в кулак, нахожу в себе силы как ни в чем не бывало подняться со стула ей навстречу и легонько пожать протянутую руку.

– Настя, рада знакомству.

– Михаил, взаимно.

– И что, – она хитро смотрит на меня своими яркими, как кавказское небо, голубыми глазами, – действительно такой страшный? Не похож совсем!

– Это я просто талантливо маскируюсь, а так – да. Страшнее меня – только мыши в темном погребе.

– Теперь верю, – смеется она. – Мышей я, правда, боюсь.

– Михаил, – прерывает нашу беседу Игорь, – ты спросить-то чего хотел?

Хм, правда, а чего я хотел-то? А черт его знает, все мысли из головы, словно взрывом, вымело.

– Не помню, – честно отвечаю я ему. – Ладно, Василия, пойду я, пожалуй, не буду вам мешать. Да и дел у меня полно. Важных.

В сторону «Псарни» иду, будто пыльным мешком нахлобученный. В голове кавардак, мысли пляшут пьяными чертями. А перед глазами – она. И самое забавное, попросит кто-нибудь ее внешность описать – не смогу. Нет, смогу, конечно: молодая, лет двадцати двух, не старше, высокая, где-то метр семьдесят пять, стройная, загорелая. Густые светло-русые волосы чуть ниже плеч, тонкие черты лица, очаровательный, чуть вздернутый носик, нежный румянец на щеках и невероятно яркие голубые глаза. Если б я такие глаза увидел раньше, решил бы, что дело в особых контактных линзах. Но какие линзы тут, на Терском фронте? Вот, вроде готово описание. Прониклись? И я о том же. Настоящую красоту не описать словами. Это все равно, что пытаться описать Солнце. Видел? Видел! А что сказать о нем можешь? Ослепляет… То-то… Одним словом, пропал ты, Миша, как есть пропал!

Каким-то чудом умудряюсь вспомнить, что собирался зайти на рынок. Там, немного поплутав по рядам, нахожу то, что искал – широкую матерчатую изоленту черного цвета, которую продавец назвал «тактической» и, понимающе кивнув на мою бандану, спросил:

– Магазины сматывать?

– Догадливый. Дай две, про запас. А спички есть у тебя?

– Есть, и в пачках по десять коробков, и поштучно.

– Тогда две пачки.

Расплатившись, направляюсь назад в гостиницу, исправлять обнаруженные во время «прогулки» в Веной недостатки. Проще говоря – магазины сматывать. Дело не хитрое и не долгое, но вот поленился сделать сразу и мог за это жестоко поплатиться, окажись боевиков больше, чем четверо. А еще надо купить хороший бинокль. Без оптики на враждебной территории тяжко, уже имел возможность убедиться. Но к Старосельцеву я пойду завтра, думается мне, помимо бинокля, там еще много чего покупать придется.

Проснулся я несколько раньше, чем планировал. Сон мой прервали надрывные вопли ишака на улице. О господи, да что ж ты так орешь-то, животное? С тебя что, шкуру с живого тупым и ржавым ножиком снимают? С силой провожу ладонями по лицу, прогоняя сонную одурь. Взгляд падает на циферблат лежащих на прикроватной тумбочке «Командирских». Ой, мама, еще и шести нету! Да когда ж ты заткнешься, длинноухий!!! Выглядываю в выводящее во внутренний дворик гостиницы окно и сквозь переплетение уже сильно пожухших виноградных листьев получаю наконец возможность разглядеть разыгравшуюся там «драму». Какой-то пожилой чеченец привез на запряженном в небольшую тележку ослике овощи для кухни. А пока он и Зинаида сгружали на землю и заносили в кухню многочисленные ящики и мешки, серый поганец решил, похоже, поживиться чем-то из привезенного, скорее всего, морковью из стоящего рядом с ним ящика, но был пойман с поличным. И теперь зеленщик проводит во дворе «воспитательную работу» со своим четвероногим «сотрудником», наглядно объясняя ему при помощи крепкой палки, которую использует, похоже, вместо трости, что воровать не хорошо.

– Эй, дада[70], тебе пистолет одолжить? – насмешливо спрашиваю я в открытую форточку. – А то ты своей деревяшкой его до завтрашнего вечера убивать будешь!

– Что тебе надо? – раздраженным голосом бросает он через плечо.

– Мне? Мне ничего, не надо, уважаемый. Просто шесть утра на дворе. Люди спят еще. Хуна кхетий?[71] Убери осла, баркалла[72].

– Со кхийти, дик ду[73], – отвечает тот уже более спокойным голосом и, перестав размахивать своей палкой, берет ишака под уздцы и начинает выводить из двора.

Несмотря на то, что наступила тишина, поспать мне точно не удастся. На часах уже начало седьмого. Смысл ложиться, если через полчаса снова вставать. Протяжно зевнув и матюкнувшись вполголоса, отправляюсь под душ.

Без пяти семь утра выхожу на улицу. Толя уже тут, молодец, с исполнительностью все в порядке. Одет почти в такой же маскхалат, что и у меня, только пятна на его «березке» желтые, а не белые. На ногах укороченные сапоги, кроссовки тут взять негде, а в чувяках бегать – без ног останешься. Там же подошвы, считай, нет, каждый камешек на дороге ногой «прочувствуешь». А прочая обувь, что я тут видел, для бега подходит еще меньше.

– Ну что, курсант, «пятерочки» для начала хватит или сразу с «червонца» начнем?

Судя по промелькнувшей на мгновение в глазах панике, Анатолию и пять-то километров бежать не хочется. Ничего, втянется. Или сбежит…

От «Псарни» до КПП мимо комендатуры и назад как раз примерно пять километров и будет. Туда и бежим. Стартует Толя неплохо, только топает сильно, но, даже не добежав до КПП, начинает пыхтеть, будто паровоз, и часто сплевывать тягучую слюну. На обратном пути, посреди площади перед комендатурой, он останавливается и замирает, согнувшись, упершись ладонями в колени и пытаясь перевести запаленное дыхание.

– Эй, курсант, кому стоим? Мы еще не добежали.

– Все, не могу больше, – через силу выдыхает он. – Сдохну прямо сейчас.