Барон Дубов. Том 5 - Михаил Капелькин

Евгений Михайлович хохотнул, откинувшись в кресле, затянулся и выпустил тугую струю дыма вверх. Затем снова наклонился ко мне, заговорщицки шепча:

— Боюсь, что такой указ Александр Восьмой подписывать не захочет. Поверьте мне, как его первому советнику, такие резкие перемены он не любит.

Я притворно вздохнул:

— Ах, какая досада…

И отпил из бокала. Виски обжёг горло.

— Для меня куда большее разочарование, господин Дубов, что далеко не все люди аристократического толка похожи на вас.

— Это чем же они должны заслужить такое? — спросил я, имея в виду свои внешность и положение в обществе. Которые, к слову, меня устраивали. А что не устраивает, я изменю.

— Вы напрасно придерживаетесь столь плохого мнения о себе, Ваше Благородие, — Евгений Михайлович посмотрел мимо меня и махнул рукой. Подошёл официант, которого он попросил: — Принесите мне тоже, что и ему.

— Сию минуту, Ваша Светлость, — учтиво поклонившись, ответил слуга.

Он тут же развернулся на каблуках и исчез в толпе.

Между спин дворян мелькнуло красное платье Лакроссы. Партнёр по танцу у неё уже сменился, а танцевать с ней выстроилась целая очередь из молодых парней и статных мужчин. Девушка выглядела счастливой. Заметив мой взгляд, подмигнула и тепло улыбнулась.

Забавно: пусть она танцевала с другими, но я знал, что она моя. И Лакросса это знала, я чувствовал это. Просто я сам не слишком охоч до танцев, к тому же мне страсть как любопытно, к чему приведёт разговор с господином Тарасовым.

Проследив за моим взором, он ухмыльнулся:

— Красивая девушка. Пожалуй, на сегодняшнем балу она самая эффектная. Ваша спутница?

Я молча кивнул, ожидая продолжения. Вернулся официант, и князь взял с его подноса прозрачный бокал с виски.

— Благодарю, — сказал он, затянулся сигарой и отпил из бокала, напустив внутрь дыма. — Односолодовый. Хороший выбор, Ваше Благородие.

Говорить, что просто взял первый попавшийся бокалстакан, я не стал. Как и то, что между односолодовым и двухсолодовым (или трёх, и сколько их там ещё бывает) виски разницы не вижу. Вкусно — и ладно.

— Я пристально наблюдал за вами, господин Дубов… — протянул Тарасов и ответил на немой вопрос в моих глазах: — Моя работа — знать, что происходит в стране. И тем более в столице. Как я уже сказал, вы сильно отличаетесь от остальных аристократов. Большинство гораздо сильнее озабочены собственным богатством, властью и женщинами. — Каждое из трёх слов он произнёс медленно, внимательно следя за моей реакцией. На моем лице не дрогнул ни один мускул. — Или всем разом. Никого не волнует судьба страны и растущая угроза Саранчи. За последние несколько сотен лет люди привыкли к некому статусу-кво на наших границах. И видят в Саранче не врага, а возможности…

— Разве это плохо? — пожал я плечами. — Данность изменить никому не по силам. Остаётся только приспосабливаться.

Тарасов улыбнулся мягко и дружелюбно, но взгляд остался холодным и пронзительным.

— Именно это и называется эволюцией. Знакомы с этим понятием?

Я взглянул на него, скептически изогнув губы. Евгений Михайлович хохотнул и снова отпил из бокала, поставив его затем на столик рядом и снова затянувшись сигарой.

— Прошу простить мне мою дерзость. Я сделал это не со зла. Вы представить себе не можете, сколько дворян пренебрегают элементарным образованием, самоуверенно полагая, что деньги и власть способны решить все их проблемы. Как правило, такие рода недолго остаются при деньгах. Я лишь хотел сказать, что законы эволюции распространяются и на Саранчу. Рано или поздно она приспособится к новым условиям и поменяет правила игры. А мы окажемся не готовы. Кто знает, что принесёт новое Нашествие? Короли и шуты могут в одночасье поменяться местами.

Я молчал. Не мог не согласиться с ним, но пока не понимал, чего он хочет от меня. Пытался прочесть мысли на его лице, но серая измождённая кожа скрывала всё, словно толстая шкура.

— Империи нужно больше таких людей, как вы, господин Дубов. Людей, которых не волнуют деньги и влияние, а только судьба их отчизны.

Насчёт последнего он тоже был не совсем прав. Судьба отчизны волновала меня лишь потому, что я здесь жил. И хотел жить дальше. А вот людей, особенно аристократов, которые готовы жрать, пока не лопнут, я любить был не обязан. Особенно если они покушаются на меня, моих друзей или мою землю.

Нет, среди аристократов много достойных людей. Может, больше, чем я думаю. Мой отец был достойным человеком. Его старый друг — князь Мечников, который отправил меня в академию. Кажется, Северов для парня, родившегося с золотыми ложками сразу в двух отверстиях, не так уж плох. Но куда заметнее были люди вроде Карнавальского или Моркинского. Последний умер в горах от проклятья Скомороха. Нисколько об этом не жалею.

Я ожидал, что следующей репликой Тарасов прояснит цель разговора, но продолжить ему не дали. К нам вдруг подошла Вероника и наклонилась к моему уху. Краем глаза я заметил, как князь равнодушным взглядом скользнул по её декольте. А вот это уже странно. Какой мужик удержится от того, чтобы задержать взгляд на этих прелестях? Как в одной старой песне, только мутант или моральный урод.

— Г-господин, — сбивчиво зашептала на ухо девушка, — т-там… там Лакросса!

Она показала в сторону той части зала, где танцевали люди. Судя по оживлению толпы и замершим парочкам, там что-то происходило. И в самом центре мелькало красное платье оркессы.

Я вскочил, оглянувшись на Тарасова. Тот позволительно махнул рукой, мол, продолжим разговор позже. Как будто я у него разрешения спрашивал. Лишь хотел убедиться, что он по-прежнему внимательно наблюдает за мной.

Бросился вслед за Вероникой, чьи объёмные бёдра мягко покачивались под блестящим чёрным платьем. Лакросса стояла рядом с остроносым маркизом Билибиным, а напротив них покачивался накачанный юноша. Накачанный во всех смыслах: как физическом, так и алкогольном. Чёрный смокинг расстёгнут, рубашка расхристана, волосы растрёпаны, а лицо под рыжим волосами и шея красные. Особенно выделялся крупный нос.

Я проталкивался сквозь толпу, когда увидел поверх голов зевак, как маркиз говорит что-то вызывающее парню и тот бьёт его в лицо. Лакросса тут же ударяет его в ответ, а ублюдок наотмашь хлещет ладонью по лицу девушки.

Дальше у меня упало забрало. Шанс решить дело миром этот идиот только что уничтожил. Растолкав людей, оказлся подле парня и врезал ему в нос. Он упал навзничь, а из ноздрей хлестанула кровь на отполированный паркет.

— Никто не смеет трогать моих спутниц, — сказал я ему на ухо, присев на одно колено.

— Ах ты мразь ублюдочная! — завопил парень, пытаясь