Проклятие дома Грезецких - Тимур Евгеньевич Суворкин

усиливающейся вот уже добрые семьдесят лет. Края этому было не видно. Особенно после того, как умер сам Пестель и власть в Декабрии после нескольких переворотов перешла в руки наиболее левых членов правительства молодой страны. В общем, неудивительно, что Трубецкие еще с давних времен серьезно относились к собственной безопасности, и князь Лев Львович исключением не был.

Раскинувшаяся перед особняком платформа двора была окружена глухим трехметровым забором, грозившим небу рядами чугунных пик. К тяжелым воротам примыкало украшенное башенками здание караулки, где дежурили часовые. Сам же дворец больше смахивал на крепость, по недосмотру архитектора украшенную колоннами и богатой лепниной.

На первый взгляд потребовалась бы как минимум рота саперов, чтобы взять такое здание штурмом. Однако нападавшие справились и без нее.

У ворот в луже крови лежало двое мертвых караульных. Я склонился над закованными в защитные кирасы, одетыми в наплечники и поножи стражниками: броня им не помогла – оба были заколоты быстрыми точными ударами в шею. Ни своими крупнокалиберными револьверами, ни саблями воспользоваться охранники особняка так и не успели.

Массивные ворота позади них стояли отпертыми. Пройдя через них, мы заглянули в караульную. Еще четверо зарубленных стражников. Судя по следам, в помещение ворвался целый отряд.

Миновав заполненный полицейскими сад, мы вошли в дом князя, и я тяжело вздохнул. Передо мной была убитая служанка. Молодая, почти девочка, она все еще прижимала мертвые побелевшие руки к разрубленной шее. Рядом с ней лежал поднос с опрокинутым ведерком. Находившийся там лед уже давно истаял, превратившись в мокрую лужицу, порозовевшую от разлившейся крови.

Еще пара стражников нашлась в одном из залов. Оба разрублены почти пополам. В углу комнаты скорчились в луже крови две девушки из прислуги.

Кивнув уже работающим на месте следователям жандармов, я прошел дальше и по широченной мраморной лестнице поднялся на второй этаж. Возле спальни, в коридоре, лежала многопудовая туша мертвого сибирского чертодава. Клыки убитого пса были оскалены. Рядом смятой куклой валялся слуга, все еще сжимающий револьвер.

Миновав выбитые золоченые двери, мы с Ариадной вошли в спальню, полную народа. Над телом молодого князя уже стоял шеф жандармского отделения Аврелий Арсеньевич Белоруков и несколько незнакомых мне генералов. Рядом с ними переговаривались Парослав Симеонович и министр внутренних дел Лавр Борисович Суховеев.

Я не спешил лезть вперед – не тот у меня был чин – и принялся просто осматривать место убийства, одновременно прислушиваясь к разговору шефа и главы министерства внутренних дел.

Судя по обнаруженным следам, в дом ворвался отряд как минимум из семи человек. Само нападение, как я расслышал из разговора, предположительно случилось в первом часу ночи, но так как нападавшие перебили всех, кто был в особняке, тела нашли лишь под утро, когда на работу явилась остальная прислуга.

Я посмотрел на лежащий возле кровати труп. Несмотря на то что убийство произошло ночью, молодой князь был полностью одет, и, я бы даже сказал, одет со щегольством. В петлице дорогого светлого костюма была пышная бутоньерка с цветками бальзамина, амаранта и вьюнка. Лишь пропитавшая сорочку кровь портила вид. Ее было много, князь получил несколько ударов в грудь. На светлой ткани расползлось большое багровое пятно. Рядом с трупом лежал мраморный бюст Цезаря, с черным от крови углом постамента. Похоже, князь попытался дорого продать свою жизнь и смог если и не убить, то тяжело ранить одного из нападавших.

Кроме того, на обитой золотым атласом стене кто-то оставил емкое послание, написанное княжеской кровью:

«Народу – свобода! Остальным – смерть!», ниже следовала размашистая багровая подпись: «Рабочая боевая дружина имени Пестеля».

Я оглянулся на Ариадну. Вскользь осмотрев комнату, сыскная машина вышла на балкон и внимательнейшим образом изучила двор и крылья дворца. Потом прошла к ведущей из спальни двери, вглядываясь в бесконечную анфиладу уходящих вдаль, украшенных мрамором и золотом коридоров. Подошла к столику возле отделанных лазуритом колонн, поддерживающих пятиметровые, расписанные золотыми узорами потолки. Осмотрела ведерко с новомальтийским игристым вином и пару пустых бокалов. Еще раз оглядела убитого князя и, наконец, подошла к кровати под шелковым балдахином, что, несмотря на свои размеры, несколько терялась в помещении огромной спальни. Наконец, машина кивнула сама себе и, кажется, полностью потеряла интерес ко всему, что происходило на месте убийства.

– У тебя появились какие-то мысли? – не выдержав, спросил я напарницу.

– Да, и эти мысли сводятся к тому, что для хранения и обслуживания одного человеческого тела этот комплекс помещений бессмысленно огромен, – как ни в чем ни бывало произнесла Ариадна.

– Я имел в виду, у тебя появились мысли по поводу расследования? – нахмурился я.

Сыскная машина обернулась ко мне и чуть вздернула бровь.

– А, так вы спрашивали об этом? – Она вдруг мягко мне улыбнулась. – Знаете, за что вы мне нравитесь, Виктор? Вы особенный человек. В отличие от других людей вас я предугадать не в состоянии. Это делает вас интересным для меня. Я ведь просто никак не могла предположить, что вы можете об этом спросить.

– Почему же?

Ариадна улыбнулась.

– Потому что, Виктор, вы находитесь рядом со специально сконструированной сыскной машиной стоимостью сто сорок четыре тысячи золотых царских рублей – вот почему. Абсолютно же очевидно, что и мысли, и догадки по поводу этого расследования у меня уже появились.

Я поднял глаза к потолку. Тяжело выдохнул. Затем заметил, что в абстрактных золотых узорах над головой мне явно видится молоток и тяжелый гаечный ключ. Наконец, все же взяв себя в руки, я произнес:

– Хорошо, Ариадна. А не подскажешь ли ты мне, какие же у тебя появились мысли насчет этого расследования?

– Какой хороший и правильный вопрос, Виктор! Как я рада, что вы спросили! У меня как раз имеются первые догадки, которыми я хотела поделиться. – Ариадна произнесла эти слова громко, так чтобы на нее устремились взгляды всех собравшихся в комнате людей.

– Давайте посмотрим на обстановку. Нападение произошло ночью, тем не менее князь полностью одет. На столике фрукты и вино, а также два бокала. Князь ждал кого-то – это раз.

Кто же должен был приехать? Для чьего именно локомобиля стражей были заранее открыты ворота особняка?

Гость был крайне важной персоной – вся охрана особняка была на ногах. Да еще и посреди ночи облачена в броню – это два.

К этому факту прибавим информацию о том, что князь являлся фаворитом императрицы – это три.

Взглянем на тело. В петлице князя несколько цветков. Вьюнок – символ покорности. Амарант – синоним вечной любви. И бальзамин – он, как известно, символизирует две вещи – «нетерпение» и «мы не ровня» – это четыре.

Моя напарница продолжала говорить:

– Да и на столе, судя по этикетке, вино из Новомальтийска. Дорогая вещь, но не лучшая. Я не сомневаюсь, что у князя в погребе огромные запасы заграничного алкоголя, однако из изученных газет я знаю, что императрица предпочитает пить именно имперские вина – это пять.

Что ж, таким образом, можно заключить, что покушение было вовсе на не князя Трубецкого, а на его гостью. Однако она опоздала – об этом говорит то, что служанка несла князю новую порцию льда для охлаждения вина. Не опоздай императрица на встречу со своим фаворитом, она бы погибла этой ночью – это шесть.