Русская война. 1854 - Антон Дмитриевич Емельянов

Когда Россия проиграет?

Мне кажется, это невозможно.

Одним, против всей Европы?

Именно так, потому что сейчас сражается не Россия, а наше представление о том, каким должен быть мир. С одной стороны торговцы, которые штыками продвигают свои интересы и захватывают рынки, с другой — последний рыцарь Европы, который верит, что двигаться вперед можно не только за счет выкачивания ресурсов из других стран и простого народа, а за счет горящей делом элиты, которая сражается за страну и для которой благополучие Родины важнее любых денег.

Мне кажется, вы ошибаетесь. Аристократы ведут в бой и нашу армию.

И тем страннее мне то, что они отказываются от своей природы ради такой мелочи, как деньги.

Деньги позволяют стране жить лучше. Вот у вас до сих пор в рабстве находятся ваши же единоверцы. Как может развиваться такое общество? У нас каждый бедняк может сделать карьеру на флоте, а у вас?

Бедняк может сделать карьеру, однако ему никогда не сесть в палате лордов. Вернемся к России… Возможно, вы слышали о главе второго отдела канцелярии Его Императорского Величества? Да, тот самый Михаил Михайлович Сперанский, за которого Наполеон когда-то предлагал пару германских княжеств. Он — сын простого священника. Сделал карьеру за счет такой малости, как хорошая учеба. Сначала в уездной Владимирской семинарии, где был лучшим учеником, потом в столичной Александро-Невской. И это не случайность, это обычная практика собирать лучших и давать людям возможность выдвинуться за счет своего таланта. И вот человек, у которого еще недавно и своей фамилии не было — да, Сперанским его назвали уже в семинарии — становится одним из тех, кто пишет законы для всей империи. Но оставим духовенство. Возьмем простого крестьянина: Иван Никитич Скобелев родился в семье ефрейтора, а стал генералом. Из рядового чина прыгнул в один из высших. И его сын тоже служит в армии, уже штабс-ротмистром, бьет сейчас турка со своей дивизией на Кавказе. И таких историй тысячи, так что рассказы о страшном царе, который держит в рабстве собственный народ, не более чем сказки. В России, как нигде в мире, можно сделать карьеру, получить чин, дворянство — для себя, для семьи, для потомков. Из-за того, что от вас это скрывают, вы не видите нашего потенциала, а он огромен. И именно поэтому я начал с того, что Россия не может проиграть. Если дело дойдет до того, что нам придется биться не за идеалы, а за сохранение страны, то это будет уже совсем другая война. Война, в которой мы действительно станем теми исчадиями зла, которыми нас порой рисуют.

Девушка замолчала, собрание тоже ничего не говорило. Даже Ядовитая Стерва явно раздумывала, стоит ли лезть в обсуждение темы, где мелькнуло имя императора. Все же Николай Первый, несмотря на описанные мной свободы, был до крайности обидчив, когда дело касалось его самого.

— И тем не менее, — нарушил паузу Нахимов. — Расскажите, Григорий Дмитриевич, зачем была нужна эта часть интервью?

— Цель все та же, — ответил я. — Развеять образ страны, где обитает зло, чтобы обычные люди в Европе помнили, что мы ничем не отличаемся от них.

— Мне показалось, будто вы хотели подчеркнуть, что мы в чем-то даже лучше, — добавил Корнилов. — Если честно, я удивлен, что такие слова были напечатаны.

Я тоже немного удивился. Но, кажется, покровители Говарда Рассела решили, что возможность свалить нынешнего премьера стоит дороже, чем пара лестных слов о враге. При этом не стоило идеализировать лорда Пальмерстона: насколько я знал, получив свое кресло, он стал таким же непримирим противником России, как и его предшественники.

— Если после этой статьи какие-то умные люди решат переехать к нам, то я буду только рад. Тем более для готовых вкладываться в дело у нас действительно открыты многие двери.

В толпе началось обсуждение моих слов. Я даже расслышал, как кто-то удивлялся биографии Сперанского и семьи Скобелевых. Не все, оказывается, об этом знали. И это при том, что Дмитрий Иванович Скобелев был в Севастополе всего год назад, и многие были знакомы с ним лично. Кажется, мое интервью смогло повлиять не только на англичан, но и на моих соотечественников, которые так привыкли доверять всему, что печатают к западу от наших границ.

— Итак, остался один вопрос, — Анна Алексеевна вернулась к газете, и я снова представил пухлого ирландца, смотрящего на меня с легкой хитринкой. — Ваш прогноз, как будет развиваться эта война? От себя добавлю, что все в нашем штабе уверены, что Севастополь, который просто не готовился к атаке с суши, падет после первого же штурма. А что думают об этом в русской армии? И, если не боитесь, что думаете лично вы?

Разговоры в зале прекратились. Все посмотрели на меня. Осада, будущий штурм… Вот то, что занимало каждого и о чем пока боялись говорить. Боялись, чтобы не потерять надежду, чтобы не опустились руки.

Глава 17

Я перевернул в горло бокал шампанского и проглотил шипучку, даже не почувствовав вкуса. Оказывается, я тоже волнуюсь.

— Читайте, — нарушил повисшую паузу Корнилов.

Анна Алексеевна кивнула, и снова зазвучали сухие строки, записанные с моих слов ирландским журналистом.

Мой прогноз на эту войну — еще год. Ровно столько потребуется, чтобы неудачи в северных морях и на востоке убедили ваших адмиралов, что с моря России не навредить. Чтобы наши армии на Кавказе продвинулись на территорию Турции с востока, вынуждая ту выйти из войны. Чтобы Австрия, Пруссия и Швеция задумались, что будет с ними после всех их угроз, когда наши силы освободятся и некому будет прикрыть им спину. Когда станет ясно: всей силы английской и французской промышленности недостаточно, чтобы перекрыть храбрость русского солдата.

— Все-таки вспомнили про нее! — уела меня Ядовитая Стерва, но ее никто не поддержал, и Анна продолжила.

Не ожидал другого от русского офицера, ответил я Щербачеву. Но давайте не будем гадать о высоких материях, в которых нам не по чину разбираться. Лучше, как защитник Севастополя, расскажите о том, что ждет нас всех в самое ближайшее время.

Хорошо, пусть так. Осторожность и военное чутье генерал-адъютанта Меншикова перекрыло союзникам путь в глубину Крыма. Теперь вам придется постоянно распылять силы на два направления, а город, несмотря на