Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

все на первород пеняли да плечами передергивали. Но Родиполк то все понял, догадался о неизбежном. Не вернется она к нему, Леть-река заберет к прародителям. Потому и не видит ее подле себя в зрелости да в старости.

Милолика ушла с бабками. А Родиполк стал просить Вихту-судьбу:

— Вихта-судьбинушка, дай-то силы девке, чтоб жила жизнью ладной!

Молчала Вихта-судьбинушка. Да и понял Родиполк, что понапрасну-то он просит, ведь Вихта-судьба не указывает Леть-реке. Река Леть забирает, коли ей надобно, да приводит к предкам-прародителям, когда те уж ждут да зовут род свой к себе. А она-то, Милолика, знала все, неспроста весела ходила да песни выводила, встречи-то ждала со своим суженым Траяном-Нартом.

На последующий день, к вечору, когда в тереме Родиполка стало тоскливо, в светлицу пришел сам князь-батюшка Венислав. Родиполк по его виду хмурому да печальному все понял. Старик плакал, а руки его сухие дрожали. Родиполк, словно в тумане, сел на лаву. Не была она ему дружка, не люба была, но и без нее тяжко будет, все не так, как ранее. Князь-батюшка Венислав сел возле него на лаве, на плечо Родиполка руку свою положил да тяжко вздохнул. А молвить-то и нечего, думал Родиполк, да и что тут сказывать-то.

Через отри дня готовили княженьку ко встрече с умершими прародителями. Искупали мертвое тело Милолики да дитя, ею не рожденное. После нарядили богато: в серое парчовое платье, расшитое серебряной нитью, украсили жемчугами. Распустили ее темные длинные волосы, надели на голову княжеский обруч с белыми ясными жемчугами, кистями отделанный да камнями самоцветными. У берега реки Вольновой приготовили ладью богатую, большую деревянную. Все дно ладьи устелили полотном белым в отри ряда. В третий ряд, последний, положили полотнище длинное, по краям расшитое рисунками прародителей, чтоб помогло оно привести княженьку к роду ее умершему. Уложили белое младое тело мертвое в эту лодку переправную, а после обложили большими широкими косами, сплетенными из цветов разных: алых, нежно-синих да мелких румяных, с травою лесною сухою. Витязи стройные толкнули переправну ладью, чтобы плыла та по реке широкой. А когда она ровно посередке реки стала, они стрелы свои подожгли да запускать стали прямо в ладью деревянную. Охватилась она красно-желтым пламенем быстро, словно давно сухая была. Заплакал народ по своей княженьке да Венислав по своей внученьке. Вольха Силович, бел, словно снег, мимоходом взглянул на нее да уехал в свои княжества Печерский да Мурмуровый грады.

После смерти родной внученьки Милолики да дитяти ее дед, князь-батюшка Венислав Саввич, слег. Он то был в беспамятстве, тих и совсем болен. То потом отходил да был жив, с ясным взором. Богатырь Родиполк запросился к князю Вениславу, чтобы проведать его да, коли надобно, помочь тому. Его впустили. Княже лежал на своей пышной постели да смотрел тусклыми глазами, чуя, что скоро угаснет. Тихо было в его спаленке, словно та Мора-смерть уже была там да ждала времени назначенного. С ним были одва знахаря, но и те молчали, не надеясь спасти князя-батюшку. Да и сам Венислав, мудрец, все уж понял. Глаза-то свои раскрыл сильно, словно увидал смерть свою, а после уж совсем посерел, пожелтел. Уже знал он, что более ему не отведено. Глаза его блеклые потускнели, без жизни стали, без страсти. Но Родиполка-богатыря он узнал. На миг посветлел.

— Что ж ты проведал меня без внученьки моей, жоны своей? — спросил тоскливо и совсем по-старчески Венислав.

Родиполк пристально посмотрел на князя, не нашел, что ответить.

— Да-да, — сказал сипло Венислав, словно вспоминая что-то, — ей же негоже выходить, на сносях же, на сносях.

Зашли толстые длиннобородые бояре с хилым писарем, глядели на князя-батюшку с надеждою, что тот назовет имя нового князя в Стольнограде. Родиполка хотели вывести, но Венислав остановил их, погрозив сухим желтым пальцем. Богатырь остался. Все затихли, только сухое дыханье князя слышали да еще всхлипывания мамки-няньки Светланы. Но не о князе-батюшке она плакала, а о себе, горемычной. Как уйдет Венислав-княже, так и она более не нужная станет. Погонят ее из хором княжеских просторных в прислужницы-чернушки, на работу тяжкую да грязную.

Княже-батюшка лежал с закрытыми глазами, словно набирался сил для последующего наказа. Из последних сил, со свистом в голосе, подозвал к себе младых князей Солнцеворота да Счастислава. Те стояли за дверьми, ждали. Старший боярин Деян засуетился, подталкивая их в спины, поставил у самой перины князя, а сам, чуть наклонившись к постели умирающего, вслушивался, боясь что-то пропустить. Младые племянники, яркие, гордые, стояли пред князем, не жалеючи его, а только и ждали, надеясь на то, что Венислав поставит на свое княжество только их. Князь, оживши да набравшись сил, громко назвал имя племянника свого, очетвертого сына Борислава Саввича, Солнцеворота. Собрав всю свою силу в голосе, наказ ему дал при боярах: после смерти его править мудро, с добром, в великом Стольнограде Ясном. А после, выдохнув, опять впал в беспамятство, забылся.

Бояре указ дали, писарь все записал. Главный боярин Деян при всех подписал все написанное. О князе-батюшке более никто и не вспомнил. Деян, взяв радостного Солнцеворота под руку, увел за собой, а за ними друг за дружкою, не отставая, пошли все остальные. Озлобленный Счастислав, еще раз ненавистно взглянув на угасающего старого князя, быстро вышел из мертвой спаленки. Родиполк же хотел в последний раз обратиться к Вениславу Саввичу, но князь-батюшка более глаз не открыл да ничего не сказал. Младой богатырь, уже понимая, что Леть-река приступила к князю, с большой печалью вышел из широкой спаленки.

По неделе старый князь ушел к прародителям своим княжеским. Его схоронили, как и внучку его Милолику, на реке Вольновой в огне. Ладья его, большая, нарядная, была украшена да оплетена цветами белыми с красными лентами, а сам княже лежал желтый, мертвый в багрянце. Обруч княжий золотой надели на седую главу Венислава, да так и отправили ладью по широкой и шумной реке. Ряд витязей долго запускали стрелы в ту ладью. Но огонь все не разгорался, долго не охватывал ладью, словно не хотел отнимать князя-батюшку у народа свого в Ясном Стольнограде. А как загорелась та ладья, так заплакал горько народ по своему старому доброму князю. Запричитали молодицы, завыли старые бабы. Даже сильные и смелые красные молодцы плакали, утирая рукавами рубах лица. Плакал и главный богатырь Силуан, чуя, что уже так ладно, как при князе-батюшке Вениславе, не будет.

Полночи горела ладья с мертвым старым князем, а как догорела, поутру, было вече длиннобородых бояр. Те сообща решили не медлить, а