Молот Пограничья - Валерий Пылаев

но его Дар всколыхнулся, отражая что-то весьма напоминающее сомнение. У Зубовых наверняка хватало ресурсов подкупить или запугать вольных искателей и парочку местных урядников, однако столичный канцелярист, похоже, приехал сюда без цели засудить меня, не разбираясь.

— Что ж… Не поймите меня неправильно, судари, — произнес Орлов после почти минутного молчания, — у меня и в мыслях не было оскорбить вас недоверием. Однако мой долг как слуги его величества — восстановить справедливость. Даже если ради этого придется подвергнуть сомнению слово аристократа.

— Не имею ничего против, — усмехнулся я. — В подобной ситуации следует подвергать сомнению любые слова. Уверен, если вы потрудитесь еще раз опросить ваших так называемых свидетелей — непременно заметите, что их показания то и дело путаются. В то время как мои готовы слово в слово подтвердить два человека благородного происхождения.

— И я обязательно приму их во внимание, Игорь Данилович. А вам же настоятельно рекомендую не уезжать далеко от дома, пока идет следствие. — Орлов рывком поднялся с лавки и, поправив ворот кителя, направился к выходу. — Доброго дня, судари.

Видимо, я все-таки сумел задеть непроницаемого канцеляриста за живое — раз уж ему так отчаянно захотелось оставить за последнее слово за собой. И покидал усадьбу он в заметной спешке, хоть и шагал уверенно, с прямой как лом спиной. И пока дверь за ним не закрылась, над столом висело молчание. Я неторопливо прокручивал в голове различные варианты дальнейшего развития событий, и дядя, похоже, занимался точно тем же — с той только разницей, что его «предсказания» наверняка были куда более зловещими. Елена все так же сидела по правую руку от отца, не сводя с меня встревоженный взгляд.

И только Горчаков, похоже, искренне жалел, что не спустил Орлова с крыльца богатырским пинком.

— Вот ведь… гусь столичный! — старик явно хотел сказать что-то покрепче, но сдержался. — И чего прикатил?

— Расследовать убийство, полагаю, — ответил я, хотя вопрос наверняка был риторическим. — И нести государево правосудие.

Елена едва заметно улыбнулась уголками губ, а вот остальные иронию, кажется, не заметили. Дядя тут же вспыхнул, сжимая кулаки.

— Знаем мы это правосудие! — сердито проговорил он. — Не иначе Николай Платонович постарался, черти бы его забрали.

— Вот и я думаю, — кивнул Горчаков. И повернулся ко мне. — И чего от тебя Зубовым надо?

На этот счет уже были кое-какие соображения — однако делиться я ими пока не собирался. Даже с соседом и его красоткой-дочерью.

— Может, обиделись просто, что я их дружину прогнал. Попробуй тут пойми. — Я пожал плечами. — А от вас они чего хотят?

— Да это как раз давно известно. Ижору хотят, собаки. — Горчаков мрачно ухмыльнулся. — Им наша вотчина, как бельмо на глазу. Еще батюшка их, Платон Григорьевич, все облизывался — продай лесопилку, продай…

— Лесопилку? — переспросил я.

— На реке Славянке стоит. Километров семь отсюда будет. — Горчаков вытянул руку, указывая куда-то мне за спину. — Если бы не она, мы бы тут уже все ноги протянули. Так что черта им лысого!

Я молча кивнул. Старик явно переоценивал свои крохотные владения, но какая-никакая логика во всем этом определенно присутствовала: у Зубовых имелись ресурсы подмять под себя Пограничье целиком. И соответствующие амбиции — судя по всему. Однако они уже давно сидели тихо. Дядя говорил, что крупных стычек между родами здесь не было уже лет сто, да и тогда Сиверский князь закусился с родом Огинских из Восьминой Горы — далеко на запад отсюда.

— Ольгерд… Засиделись мы что-то, я смотрю. — Дядя подтянул рукав куртки и взглянул на часы. — А еще ехать. Не хотелось бы по темноте возвращаться, дороги-то у вас — сам знаешь какие.

— Так и оставайтесь! — Горчаков широко улыбнулся. — Что нам — положить вас негде? И поужинать найдется, и медовуха есть — свежая, только недавно сварили.

— Ну, раз медовуха…

— Вот и говорю — знакомство-то отметить надо. А твой племянник нам, считай, теперь тоже как родной! — Горчаков протянул здоровенную лапищу и хлопнул меня по плечу. — Посидим, поговорим — и спать. А утром и на охоту можно.

* * *

Ветер хлестнул в лицо. Густой, колючий и злой, как и все в этом месте. И чужой, будто в самом воздухе уже не осталось ничего привычного и живого. В глотку впивались тысячи крохотных кинжалов, но я все равно решил обойтись без шлема. Радиация, песок и пепел мне не страшны, а энергия Хаоса…

Мне ли, Стражу, бояться такой мелочи?

Да и падать недолго — крохотные фигурки внизу увеличивались с пугающей быстротой. Я мчался сквозь выжженное небо Эринии, лавируя между всполохами огня и застывшими в воздухе десантными баржами. Без ранца — ни в чем подобном я уже давно не нуждался. Вряд ли хоть кто-то из обычных людей мог увидеть, но я чувствовал, как за спиной раскрываются астральные крылья. Огромные, сияющие, способные без труда нести несколько сотен килограмм плоти и штурмовых доспехов.

В самую гущу боя — и никак иначе. Туда, где блестящий строй авангарда уже дрогнул, смешиваясь с наседающими темными силуэтами. Я рухнул прямо на них, сметая и раскидывая изломанные тощие тела тварей, в которых уже не осталось ничего человеческого. Подошвы ботинок с лязгом ударили о камень, и тело сгорбилось, привычно гася инерцию и впиваясь в измученную поверхность Эринии металлическим кулаком, от которого во все стороны побежали трещины.

Черная копошащаяся волна отступила лишь на мгновение — и тут же снова накатила с воем и грохотом. Но я уже поднимался ей навстречу, занося для удара Крушитель — огромный двуручный молот, с которым не справился бы ни смертный, ни даже сильнейшие из Стражей.

Никто — кроме меня.

Руны на оружии засияли, и Крушитель устремился вниз, рассекая воздух с гулом, в котором уже слышался хор духов, когда-то заключенных в металл древними мастерами.

Удар — и во все стороны разносится хруст сминаемой плоти. Второй — и от визга раненых закладывает уши. Третий — и я уже стою один.

Больше желающих подраться не нашлось.

— Страж! — раздались голоса за спиной. — С нами Страж! Вперед!

Мое появление, как и всегда, вдохнуло отвагу и силы даже в тех, кто едва мог держать оружие. Преторианцы тут же воспряли и бросились ко мне, на ходу перемалывая