Меченный смертью. Том 4 - Валерий Юрич

Меня, если честно, не очень прельщала перспектива влиться в ряды адептов Черной розы. Задача моя была совсем другого плана. Но я понимал, что пока нахожусь не в том положении, чтобы диктовать свои условия.

— Благодарю тебя, Безликий! Это великая честь для меня! — выдал я стандартный ответ.

Повернувшись к сфинксу, я положил руку на его золотистый бок и молча кивнул. Зверь величаво развернулся и удалился за золотую дверь, которая тут же открылась при его приближении.

Я повернулся к процессии, застывшей у верхней двери и, подняв правую руку, громко сказал:

— О, Безликий! Я прошу уделить мне немного вашего времени. Прошедший испытание лабиринтом вправе получить аудиенцию у Верховного магистра. Так написано в кодексе Черной розы.

Золотая маска прожгла меня пристальным взглядом. После продолжительного молчания она подняла руку и провозгласила:

— Да будет так! Пока мои братья готовят церемонию принятия нового члена в наши ряды, я готов выслушать все, что ты хочешь мне сказать. Следуй за мной.

Вот это совсем другой разговор! Я бодро взбежал по ступенькам к верхней площадке и двинулся за процессией из трех масок. Охранники, когда я проходил мимо них, невольно покосились на меня. В их взглядах промелькнуло плохо скрываемое удивление и любопытство.

Мы проследовали по извилистым коридорам подземелья до довольно просторной площадки, где располагались вполне себе современны лифты. Сопровождающие нас серебряные маски оставили нас где-то в середине пути, свернув на очередной развилке в другой коридор. Так что в лифт зашли только трое: я, Верховный магистр и его телохранитель. Хотя, такому могущественному чародею охрана нужна была, скорее всего, только для проформы. Он и сам мог неплохо за себя постоять.

Поднявшись на лифте, мы оказались в просторном, богато украшенном холле. Я уже бывал здесь в прошлой жизни, но так и не смог определить, где точно находится этот то ли дворец, то ли особняк. Тайна этого места строго оберегалась членами ордена Черной розы. Все окна были плотно занавешены и дополнительно задрапированы чарами невидимости. Посторонние лица и рядовые адепты ордена могли попасть в этот дом только находясь под воздействием сильнейшего сонного заклинания. Это также относилось и к отбытию из этого места.

— Прошу за мной ко мне в кабинет, — сухо проговорила золотая маска и свернула налево.

Проследовав за ней по длинному коридору, я очутился у вполне обычной ничем не примечательной двери, ведущей в довольно скромное по меркам дворцов помещение. Оно было небольшое, всего в два окна. У левой стены стоял массивный письменный стол из красного дерева и пара венских кресел, справа от входной двери — диван и журнальный столик, в простенке между окнами — секретер, а всю правую стену занимали шкафы с книгами.

Верховный магистр сделал знак охраннику и тот остался в коридоре у дверей кабинета. Мы же вошли внутрь. Усевшись за стол, хозяин кабинета указал мне на одно из кресел.

— Присаживайтесь, Александр Николаевич, — ровным голосом сказал он.

Я, конечно, понимал, что магистры Черной розы сразу определили, кто я такой. Достаточно было скрытно просканировать мой родовой перстень. Поэтому я нисколько не удивился, когда меня назвали по имени отчеству.

— Благодарю вас, Безликий, — я отвесил небольшой поклон и устроился в кресле, стоящем несколько сбоку от стола золотой маски.

— Чем я могу быть вам полезен, милостивый государь? — Голос Верховного магистра звучал чопорно и несколько холодно.

— У меня есть к вам небольшая просьба, Безликий. Но, прежде чем я ее повергну к вашим ногам, мне бы хотелось рассказать одну коротенькую историю. Она весьма поучительна и много времени не займет, а, вполне возможно, даже чем-то вас развлечет.

— Прошу вас. — Верховный магистр сделал ленивый жест рукой и откинулся в кресле. В его голосе прозвучали нотки раздражения и усталости.

— В одном весьма посредственном детском приюте, — начал я, невольно при этом улыбнувшись, — жили два мальчика. Один был замкнутым в себе интровертом, но при этом непревзойденным мастером узнавать чужие секреты, а второй — наоборот был шумным, вспыльчивым и абсолютно бесстрашным, одним словом, настоящим бойцом. И так уж получилось, что эти двое стали неразлучными друзьями. А еще они были настоящим наказанием для персонала и руководства приюта. По этой-то самой причине друзья довольно часто попадали в подземелье. Там, знаете ли, были такие маленькие, сырые, холодные и абсолютно темные камеры для таких вот провинившихся непослушных мальчиков. Их всегда сажали в соседние. Так было проще разносить еду. Остальные камеры почти всегда пустовали. Никто, кроме этих двоих не рисковал идти против воли воспитателей.

Я сделал небольшую паузу, внимательно наблюдая за реакцией золотой маски. Но Верховный магистр ничем не выдал своего интереса. Он продолжал абсолютно неподвижно сидеть в кресле и смотреть на меня.

— Так вот, у этого самого мальчика-интроверта была любимая песня. Довольно известная на тот момент. Мальчик говорил, что ему пела эту песню мать до того, как умерла. В карцере, чтобы скоротать время и немного поднять себе настроение, этот мальчик выстукивал ее железной ложкой по каменной стене. Его друг в соседней камере, конечно же, становился невольным слушателем этого ужасного концерта, и это его страшно бесило.

Я начал постукивать костяшкой указательного пальца по деревянному подлокотнику кресла.

— Дело в том, что мальчик-интроверт в одном месте делал грубую ошибку в ритме мелодии. Это настолько раздражающе действовало на его друга, что он даже как-то после освобождения из карцера кинулся с кулаками на своего товарища. Но, как он ни пытался заставить своего друга прекратить стучать ложкой по стене, тот не унимался. И однажды, когда они вновь попали в карцер, раздражительный мальчик начал в бешенстве исправлять ритм мелодии своего друга. В нужном месте он добавлял громкий удар ложкой по стене своей камеры. И вот что удивительно: со временем это ему так понравилось, что он уже не мог без этого перестукивания, которое успокаивало и помогало пережить долгое и нудное заключение.

Я продолжал стучать по ручке кресла. Все громче и громче. Уже всеми пальцами. И вот, наконец, я заметил, как неподвижная рука маски, лежащая на столе, непроизвольно дернулась в нужном месте. Я улыбнулся и стал еще сильнее отстукивать ритм, покачивая в такт головой. Пальцы маски сначала нерешительно, но потом все настойчивее, начали добавлять по одному удару, исправляя мою ошибку в ритме мелодии. Это наше перестукивание продолжалось несколько минут. А потом я вдруг резко замер, прекратил отстукивать ритм и в