Антон Первушин - Пираты неба (Операция «Снегопад»)

Громов засмеялся. Проводник не понял причины смеха, но на всякий случай улыбнулся. Был он ещё очень молод (намного моложе наших офицеров), а потому многие вещи воспринимал со свойственным молодости пиететом.

– Что передать? – встрял вдруг захмелевший Лукашевич.

Проводник растерялся. Потом что-то про себя сообразил и сказал со смешком:

– Да заливаете вы, парни!

– Заливаем, – Стуколин не стал спорить: он был настроен благодушно. – Но за пиво – спасибо.

После Бологого новой, достаточно нейтральной темы для разговора не нашлось, и офицеры завалились спать. Утро они встретили на Ленинградском вокзале.

Было морозно, но солнечно. Офицеров встречали. Старый знакомый полковник Зартайский и при нём двое плечистых молодых людей в длинных узких пальто.

– Здравствуйте, товарищи офицеры! – гаркнул полковник, чем вызвал лёгкую панику, а затем – смешочки в толпе остальных встречающих.

– Здравия желаем, товарищ полковник, – Громов отдал честь, как то и полагается по уставу.

Лукашевича мутило, он не выспался, а потому буркнул что-то невнятное. Стуколин молча козырнул. Полковник по очереди пожал им руки и предложил пройти к машине.

С перрона Ленинградского вокзала свернули направо. Там, в небольшом закоулке, обнаружилась стоянка, где офицеров дожидался длинный чёрный (видать, правительственный) лимузин. Погрузив в необъятный багажник лимузина свои пожитки, офицеры разместились на мягком сиденье. Полковник сел впереди, рядом с водителем. Когда автомобиль уже выезжал Краснопрудную улицу, он повернулся к офицерам, положив локоть на спинку кресла:

– Как доехали, мужики?

– Нормально, товарищ полковник, – осторожно отвечал Громов.

Лимузин быстро набирал скорость. За тонированными стёклами проносилась Москва, но разглядеть что-нибудь не представлялось никакой возможности.

– А можно ехать помедленнее? – спросил Лукашевич.

– На столицу посмотреть хочется? – полковник понимающе усмехнулся.

– Конечно, – не смутился Лукашевич. – Я здесь последний раз был в десятилетнем возрасте, да и то – проездом.

– И я давно Москву не видел, – поддакнул Стуколин.

– Рад бы помочь, – сказал полковник, – но нельзя. Через час вас будет принимать Президент. Мы и так едва поспеваем.

– Так мы в Кремль едем? – восхитился Стуколин.

– Нет, – разочаровал его полковник, – но это не имеет значения.

Офицеры притихли. Хоть и трепались об этом в поезде и шутили, никто из них в глубине души всерьёз не верил, что их будет принимать и награждать сам Президент. Грузная фигура этого измученного огромной властью человека давно воспринималась ими как некий символ современной государственности, абстракция. А вот теперь им предстояло увидеть эту «абстракцию» воочию, увидеть, пожать руку, побеседовать. Лукашевич вдруг поймал себя на том, что лихорадочно вспоминает все анекдоты, когда-либо слышанные о Президенте: от старых-бородатых, переделанных из мрачноватых историй о жизнедеятельности дряхлого генсека, до современных – язвительно-злых. «Ну вот, – подумал Алексей, – всякая чушь лезет в голову. А ведь это Президент – не хухры-мухры». Но вместо прилива патриотизма, которого вроде бы следовало ожидать, Лукашевич испытал совсем другие чувства: вспомнив наиболее смешную и злую шутку, он затрясся от беззвучного смеха. «Всё-таки я – бессердечная и беспринципная скотина», – подумал Лукашевич с облегчением.

Лимузин тем временем выехал на Щелковское шоссе, справа и слева потянулись промышленные кварталы, и смотреть стало совсем не на что. Полковник снова повернулся в своём кресле:

– Как, мужики, по стопочке коньяка примем?

– Неудобно, – сказал Громов.

– Неудобно только штаны через голову надевать, – ответил стандартной армейской шуткой полковник. – Я вам потом «Антиполицая» дам. Совершенно отбивает запах. А коньяк хороший, французский, двадцатилетней выдержки.

Перед хорошим французским коньяком двадцатилетней выдержки офицеры не могли устоять. Полковник, покопавшись, извлёк из встроенного бара пузатую бутылку с чёрной наклейкой и набор одноразовых стаканчиков:

– Давайте, мужики, выпьем за русскую авиацию!

Офицеров привезли в какую-то загородную резиденцию. Трижды лимузин останавливали хмурые ребята с короткоствольными автоматами, проверяли документы. Наконец проверки закончились; последние ворота затворились, пропустив автомобиль на территорию; лимузин медленно покатил по узкой асфальтированной дорожке и остановился перед залитым ярким солнечным светом особняком в псевдоготическом стиле. Перед особняком росли два огромных и очень старых вяза с узловатыми и голыми ветвями; здесь, за городом, было очень холодно, и снег искрился на ветвях и на земле.

Полковник, пригласив офицеров следовать за ним, уверенно прошёл к двери, ведущей в правое крыло особняка. За дверью, в небольшом помещении с дубовыми панелями, их обыскали на предмет личного оружия, ничего, разумеется, не нашли и отвели в туалетную комнату, где и оставили на десять минут, дабы офицеры могли привести себя в порядок перед церемонией награждения.

– Как вы думаете, где мы? – спросил Стуколин своих товарищей, справляя малую нужду в один из начищенных до блеска писсуаров.

– Что не в Кремле – это точно, – сказал Лукашевич, он снял куртку, повесил её на крючок вешалки и теперь с сомнением изучал свою физиономию в зеркале. – А где конкретно, бес его знает.

Громов никак не прокомментировал этот обмен репликами, молча открыл кран и стал умываться.

– Охо-хо, – сказал Стуколин. – Не нравится мне всё это – что-то уж больно тихо…

Шутку его на этот раз не поддержали: сказывалось волнение от предстоящей встречи с «символом современной государственности».

Ровно через десять минут в туалетную заглянул полковник.

– Готовы, мужики? – спросил он вполне свойским тоном, а потом, практически без перехода, объявил громко и в предельно официозной манере. – Господа, вас ожидает Президент Российской Федерации!

Офицеры, приглаживая волосы и переглядываясь, направились за ним.

Президент принял их, стоя посередине большого и светлого холла с интерьером а-ля «охотничий домик». Имелся здесь украшенный изразцами и вполне действующий камин: от него веяло жаром хороших дров и уютом; имелась коллекция оружия на стене; имелись трофеи – голова кабана и голова лося с пустыми стеклянными глазами; на полу был расстелен роскошный персидский ковёр, ступить на который было боязно, но пришлось.

Президент выглядел плохо: мутный взгляд, пожелтевшая кожа, глубокие борозды морщин. Одет он был в поношенный халат и домашние тапочки на босу ногу. В воздухе чувствовался сильный запах лекарств. Лукашевич подумал было, что кто-то в администрации перемудрил, заставив откровенно больного Президента участвовать в этой церемонии (обошлись бы и министром обороны – не баре), но потом вспомнил, под покровом какой секретности проводилась вся операция «Испаньола», и понял, что по-другому нельзя. Вполне возможно, что даже министр обороны не в курсе. Этим же объяснялось отсутствие в холле посторонних лиц. Здесь собрались только посвящённые: Президент, полковник Зартайский и троица офицеров с полуострова Рыбачий.

Полковник как старший по званию вышел вперёд, приложил руку к фуражке и чётко отрапортовал:

– Господин главнокомандующий, офицеры части 461-13"бис": майор Громов, старший лейтенант Лукашевич, старший лейтенант Стуколин – прибыли для получения правительственных наград за успешно выполненное боевое задание.

Президент помолчал, имея при этом совершенно отстранённый вид, потом произнёс, растягивая слова и делая огромные паузы между ними:

– Значи-ится… яви-ились… для… награ-аждения?.. Это-о… па-ани-има-аешь… дело…

Он повернулся, и офицеры увидели, что у него за спиной на деревянном лакированном столике лежат подготовленные заранее коробочки, удостоверения и конверты. Заторможено двигаясь, Президент потянулся к столику и взял одно из удостоверений наугад.

– Кто-о… зде-есь… Стуколин?..

Алексей растерянно улыбнулся друзьям (он никак не ожидал, что первым вызовут его, но так легла карта) и шагнул вперёд:

– Старший лейтенант Стуколин прибыл в ваше распоряжение.

– Мо-оло-одец! – сказал Президент, передавая ему удостоверение и коробочку с орденом. – Геро-ой…

– Служу Отечеству! – уставной формулой отвечал Стуколин.

За Стуколиным Президент вызвал Громова, за ним – Лукашевича. Процедура дважды повторилась. Потом Президент снова выдержал длинную и томительную паузу, сгрёб со столика конверты и передал их Громову со следующими словами:

– А… это… ва-ам… да-аво-ольствие… па-ани-има-аешь…

И снова замолчал, насупившись.

– Господа офицеры, поздравляю, – вмешался полковник Зартайский. – Мы можем идти, господин главнокомандующий? – обратился он к Президенту.