Сердце Дракона. Часть III - Кирилл Сергеевич Клеванский

Потому что, видят праотцы, с каждым днем видения прошлого покрываются все более густым туманом. Он уже не помнил имена сотрудников детского дома, лица обитателей и детей искривлялись и искажались в отражениях калейдоскопа ложных воспоминаний. Он даже забыл её имя… да и вообще — кто это — она. Тот смутный образ, что порой приходил к нему, когда мама играла на ронг’жа.

Словно она — образ, была связана как-то с музыкой. Его музыкой. Она была важна для него. Он…

Что-то капнуло на снег.

Хаджар посмотрел вниз и понял, что капает с его щек. Он поднес ладонь и вытер… слезы. Слезы? Он не плакал. Никогда не плакал. Даже в самые тяжелые для себя дни, даже в самые жуткие из часов — слезы не трогали его щек. Так почему же тогда сейчас он…

— Мой принц?

Хаджар, стискивая зубы, вскочил на ноги и неловкой, левой рукой, поднял перед собой легкий меч, одолженный на время у одного из павших стражей. Он выставил его перед собой и замер, прислонившись спиной к обломкам.

Голубые глаза вглядывались во тьму нависшего над поляной зимнего леса. Кто-то приближался. Хаджар слышал его шаги, чувствовал тяжелое дыхание, а еще — узнал голос.

— Принц! — выкрикнул вышедший на свет. — Как я рад, что вы уцелели!

Высокая, крепкая фигура, плащ, обшитый шерстью грозных хищников, кожаный ремешок, державший собранные на затылке волосы, изрядно побитые сединой.

Тяжелой взгляд и мощная челюсть.

Примус.

— Принц, с вами все в порядке?

— Да, — коротко ответил Хаджар.

А еще все было в порядке с его дядей. Тот пришел не просто без единой царапины — его доспехи все так же ясно отражали пляски всполохов костра, а одежда даже не была помята.

Так они и стояли, смотря друг на друга и у каждого в глазах было отчетливо видно понимание.

Глава 1711

Примус вздохнул и вытащил меч.

Рука Хаджара не дрогнула. И не потому, что он уже какое-то время учился у Мастера и овладел несколькими стойками. Нет, даже будучи в лучшем состоянии, а не поломанный и с костылем, он все равно не представлял для Примуса никакой угрозы. Вряд ли бы он сумел даже дотянуться до дяди мечом, не говоря уже о том, чтобы защищаться или, о шутка праотцов — нападать.

Просто…

Просто мальчик решил сказать нет.

Нет страху.

Нет боли.

Если это будет последний его вечер в этом холодном, проклятом мире, то пускай он будет стоять прямо. Ровно. И сколько бы ни было страшно, больно и грустно, сколько бы не хотелось расставаться с родными, с тем маленьким лучиком счастья, что так внезапно ворвался в его промозглый мир — он встретит конец достойно. Так, чтобы праотцы встретили его медом и хлебом и на их пороге никто не посмел сказать, что принц Хаджар Дюран скулил и выл, как испуганный щенок. Молил о пощаде, опозорив себя бесчестье.

Такого не будет.

— У тебя взгляд как у твоего дедушки, — произнес Примус.

Его голос звучал совсем не как у убийцы. Хотя, Хаджар и не знал, как он должен звучать у этих самых убийц, но предполагал, что — иначе. Без сожаления, без тоски, без усталости и грусти. А именно ими и был пропитан голос Примуса.

Тот посмотрел на свой меч, затем на меч Хаджара, а потом снова на свой. Он взмахнул клинком и… резко вонзил его в снег, после чего уселся на один из обломков. Сложил ладони и уставился в костер.

— Все должно было быть не так, мой принц, — прошептал Примус и голос его звучал так же искорежено, как рессоры за спиной мальчика. Примусу было больно. Может быть так же больно, как и Хаджару. — Ты не должен был выжить. Няня и Элейн уцелели бы, но не ты… Я бы принес твое тело Хаверу и Элизабет. Мы бы погоревали, но вскоре следователи бы опознали на тебе следы магии секты из Балиума.

— Но зачем…

— Твой отец, — перебил Примус. — он становятся мягким. Наш отец… твой дед — он предупреждал об этом. Говорил. Говорил! — Примус ударил кулаком о колено, но тут же взял себя в руки. — Говорил… что ничто не делает короля слабее, чем крепкая, любимая семья. Он предлагал Хаверу брак по расчету, чтобы в его жизни не было любви и лишней привязанности, но Хавер отказался. Нашел свою… — Примус помотал головой. — И тогда я понял — это начало конца, но мой брат… он все же — мой брат. Так легко не поддался. Не сдался. О нет-нет-нет.

Примус говорил сумбурно. Сбивался. Начинал снова. Иногда тянулся ладонью к рукояти меча, но, вздрогнув, убирал ту обратно — на колено. Он сжимал его так крепко, что иногда Хаджар слышал хруст стальных пластин.

— А потом на свет появился ты и все пошло наперекосяк. Хавер размяк. Там, где требовалась сила, он демонстрировал слабость. И вопросы, которые можно решить лишь мечом, он пытался решить дипломатией. Просто потому, что дома его ждали вы. Элизабет и Хаджар. Собственный, маленький уголок счастья. А затем еще и Элейн… но, — Примус отмахнулся, затем порылся в складках плаща и что-то выпил из странно выглядящей бутылки. — но что делать, скажи мне мой принц — что делать тем, у кого нет этого милого убежища, где можно скрыться от всех. Что делать нам — остальным. Тем, кому не так сильно повезло в этой жизни.

Хаджар молчал. Не потому, что не знал, что сказать, а потому, что пытался найти хоть какой-нибудь, хоть малейший способ вырываться из этого капкана.

— Король не может думать о себе, — вдруг твердо и резко произнес Примус. Серые глаза покрылись едва ли не такой же крепкой сталью, какой было укрыто и тело. — Только о благе своего народа. И Хавер должен вспомнить об этом. И вспомнить о том, что на нашем клочке земли