Хаос войны - Владислав Афинский

же запрета как в армии. И всё же к служению допускаются лишь избранные.

Но ради чего? Ради чего всё это терпеть? Ведь Этий пусть и является Творцом, но голос его давно никто не слышал. В этом плане он отличается даже от богов, которые так-то существуют и действительно помогают смертным. То есть молитва не имеет никакой практической пользы, за исключением самовнушения.

И всё же культ Этия стоит во главе мира, а отборы в служители невероятно жёсткие. Получается… это свобода выбора? Каждый служитель свободен и принимает решение сам? Или же это промывка мозгов и пропаганда, которая делает этого же служителя рабом идолов? Вопросы этот был слишком комплексным и сложным для такого простого человека как я, впрочем, об этом я тоже часто думал и нашёл деталь для стабилизации своей концепции мировоззрения.

— Вы и раб, и свободный. Человек тоже многогранен, даже более чем Творец, если учесть то, что согласно вашей концепции на каждого Творца решившего добавить одну грань, найдётся тот, кто решит добавить противоположную грань.

— Знаете, мне вы казались весьма простым человеком. Типичным воином, который словно танк прётся напролом к однозначно понятной цели. Идеальный исполнитель, которому нужно только поставить задачу. Однако я по всей видимости ошибался. Ведь вы уже заняли пост архонта, да и сами вы скорее тот, кто ставит задачу, пусть и выполнять их тоже хорошо умеете, — продолжил говорить настоятель, попутно ведя меня в левое крыло храма. — Кроме того, обычно военные довольно радикальны, как и многие смертные. Всё норовят поделить на чёрное и белое. Это плохо всегда, это всегда хорошо. Они забывают про контекст, забывают про разные точки зрения и всегда используют своё грязное и неточное мерило, при этом умещая в себе невообразимое лицемерие и двойные стандарты. Потому что так проще. А проще значит эффективнее. Кому нужны сложности?

— Да уж, поговорить вы любите.

— Извините за занудство.

— Нет, ничего. Я бы даже побеседовал с вами, ведь Эдем несмотря на все минусы довольно уникальное место. В моём мире люди не могли ужиться друг с другом. А тут живут разные виды, с разными религиями, вы даже не запрещаете строить храмы этим Аросам, Миосам… удивительная терпимость. Я так понимаю, Этий ещё являл собой воплощение многообразия и плюрализма?

— Верно, верно, — кивая произнёс настоятель, после чего остановился рядом с дверью и спустя несколько магических махинаций отварил незримый замок.

И мы вошли в келью, где лежал спасённый мной послушник храма Этия из полиса Саламандры. Всё ещё в коме, но в довольно стабильном состоянии, которое поддерживалось в том числе множеством артефактов и постоянной помощью целителей.

Настоятель закрыл за собой дверь и наложил чары.

— Ко мне приходил сотрудник Гильдии, — произнёс я, кладя молот на тумбочку рядом. — Перед началом бури. Они хотят его смерти.

— Почему?

— Я не знаю. Но Гильдия явно затеяла какую-то свою игру. Мне кажется, это они развязали войну, убили Аларио и… мне кажется они же поставили меня на этот пост.

— Они всегда ведут свою игру.

— Вы говорите удивительно спокойно, хотя я сделал довольно громкое заявление.

— А что должно было нарушить моё спокойствие?

— Гильдия хотят убить одного из ваших.

— Такое бывает. Но в храм они не сунутся.

— Уверены?

— Есть черты, которые переходить нельзя.

— Они буквально пытались убить этого послушника. Какие ещё черты? Откуда такая уверенность, что они не сожгут здесь всё?

— Большинство смертных обладает сердцем и мозгом. Практически все маги всех видов обладают ардией и эркенхаром. И Эдем также состоит из духовенства и Гильдии. Как сердце качает кровь, так и ардия собирает магическую энергию хар. Как мозг распределяет полученную энергию, так и эркенхар помогает магу направить свои заклинания. И как порывы сердца заставляют нас стремится к высотам, так и мозг порой останавливает эти порывы, если они могут нам навредить.

— Я не желаю играть в загадки.

— Духовенство сердце Эдема, Арис Максимус. Но Гильдия является его мозгом. И порой сердце и мозг тоже идут друг против друга. Какому смертному этого не знать? Когда мать видит, что её ребёнок в опасности, сердце заставляет её кинуться на угрозу, пусть мозг и кричит о самых ужасных последствиях. И разве мозг делает в этом случае что-то плохое? Так и здесь… Гильдия не воюет с нами, она стремится к той же цели, просто немного другим путём. Мы с ними поговорим и достигнем компромисса. Либо… нас рассудит сам Эдем.

— Что вы собираетесь делать, настоятель? Я могу выделить охрану. Усилим гарнизоны, чтобы убийца не пробрался сюда.

— В этом нет нужды, но если вам от этого станет легче… направляйте сюда хоть всю свою армию. Но нам не нужна защита. Нас никто не тронет, а что касается послушника… — Настоятель положил руку на лоб бедолаги, находящегося в стабильно хреновой коме. — Они его не тронут. Не посмеют. Ведь рядом находимся мы, а мы не прикосновенны.

— Этот послушник тоже был неприкосновенным, — раздражённо бросил я, ведь позиция настоятеля вызывала у меня вопросы и некоторое непонимание с нотками бешенства, вызванного каким-то вопиющим меланхоличным бездействием. — Впрочем, решайте сами. Я вас предупредил.

— Храни вас Этий, — благодарно кивнул мне настоятель.

А я отправился наружу, чтобы выдохнуть. Пусть разбираются со своим дерьмом сами в таком случае. Ничего им не угрожает, ага. Словно в облаках витают или я уже совсем перестал что-либо понимать. Хотя возможно это настоятель себе цену так набивал, а на деле он уже договорился со своей крышей в лице архиепископа, который тут выше богов стоит и является первым смертным мира.

В любом случае проблемы у моего острова только начинаются. Ведь уже на выходе из храма я увидел, как в наш порт прибыли первые галеры. Рыдающие матери, искалеченные мужчины, дети с пустыми взглядами и тихо смотрящие в пол старики — они каким-то чудом смогли спастись и просили помощи.

Ко мне уже бежали солдаты, чтобы спросить, что делать прямо сейчас. Также будет собран совет, где мы обсудим нашу стратегию поведения в такой ситуации. Ведь, судя по всему, нашим соседям досталось куда больше.

И пусть своих проблем у нас хватает, но спасти от голодной и холодной смерти этих бедолаг нам под силу. Нельзя же бросать их на произвол судьбы. А если мы не поможем, то кто тогда? Полисам