Темный орден (Оболенский, том 3) - Алекс Хай

время с нашего знакомства она улыбнулась так, словно действительно была рада меня видеть.

— Оболенский…

— Ага. Привет.

— А ты мне снился, — девушка сладко потянулась, уперевшись кулачками в массивное изголовье кровати. — И сон был такой, что очень хочется претворить его в жизнь…

Черт, а она действительно изменилась. Трудно было поверить, что эти перемены произошли в ней всего за какой-то час! Я помнил Юлию холодной, отстраненной и даже отрешенной от мира и окружающих. Всегда погруженная в свои мысли, подозрительная и «колючая» — и даже ее красота не смягчала этого отталкивающего впечатления. Признаться, именно потому она мне и запомнилась еще с острова: неприступных красоток всегда хочется завоевать.

Но сила колдовства действительно была велика. Сейчас я видел в ее глазах не вечный надменный холод, а… желание. Нет, не влюбленность. Даже под воздействием ворожбы ее глаза оставались холодными, но теперь в них плясало ледяное пламя безрассудной страсти. Дашкова буквально пожирала меня глазами.

Это — то, чего я опасался. Но именно так чаще всего срабатывал приворот.

Морок, наваждение, туман страсти — и теперь я был объектом этим искусственных ощущений.

— Так что, Оболенский? — Дашкова потянулась ко мне, то ли не заметив, что прикрывавшее ее одеяло упало, обнажив нагое тело, то ли специально приняв такую позу, чтобы меня раззадорить. — Ты у нас на особом положении — вон, какие хоромы выделили. Значит, и учебный график для таких, как ты, не писан. А это значит, что можно запереться ненадолго…

И почему-то именно эти неумелые попытки меня соблазнить сейчас отталкивали от нее еще сильнее, чем грубые слова, снисходительный тон и подчеркнутая холодность, которые она позволяла себе на острове. Я смотрел на нее — красивую, готовую и, судя по всему, еще невинную — и не хотел даже дотрагиваться до нее.

Сказка разбилась, образ развеялся. И даже изголодавшееся по женскому вниманию юное тело Оболенского не желало реагировать на эту призывную картину.

«Теперь ты понимаешь», — горько усмехнулась Тьма в моей голове. — «Всегда приходится расплачиваться за колдовство. У монеты всегда есть обратная сторона. Чаще всего тот, кто решается приворожить, очень быстро охладевает сам. Есть так называемые обоюдные привороты — когда нужно соединить двоих людей и разжечь в них чувства друг к другу. И если бы ты использовал подобный, то сейчас и сам стал бы испытывать к ней то, что она чувствует к тебе… Но ты выбрал другой вариант. И это цена».

Я нервно сглотнул застрявший в горле ком под обжигающим взглядом девушки. Значит, теперь будет вот так? Теперь она будет сходить с ума, а я даже не смогу заставить себя дать ей хоть что-нибудь?

Ладно, сам по себе приворот — это уже свинство, но мы определились, что так для Дашковой безопаснее. Теперь меня мучил другой вопрос — как будет правильнее поступить с ней, когда она уже заколдована? Не отвечать на ее чувства — подвергнуть ее большим мучениям. Ответить, пусть даже через силу — значит, попробовать хоть как-то облегчить ее участь. Но рано или поздно придется снимать воздействие. И она будет все помнить. Все, что с ней было под этим мороком… И что из этого окажется для нее тяжелее и унизительнее?

«Что ж, теперь ты понимаешь, почему Орден жесток», — ответила Тьма. — «Надеюсь, ты хорошо усвоил этот урок и понял, почему в том будущем, которое мы построим, не будет места такому насилию над разумом и сердцем».

О да, спасибо. Даже слишком доходчиво. Но с Дашковой-то что теперь делать?!

«Что хочешь. Только не отнимай у нее дар, мне она понадобится в будущем. Но сейчас девчонка твоя. Отторжение схлынет в течение нескольких дней, и ты сможешь взглянуть на нее иначе. Полюбить вряд ли полюбишь, но это и не обязательно…»

Ну спасибо за наложницу, твою мать. Не было печали — купила баба порося…

Я вздрогнул, когда Дашкова дотянулась до меня и ухватилась цепкими пальчиками за завязки моего халата. В первую секунду захотелось инстинктивно отпрянуть, оттолкнуть ее… Но я вспомнил, как мучилась Феодора, когда ее оттолкнул тот хмырь, который ее приворожил. В петлю же полезла…

Чертова сила. Чертово колдовство.

— Это ведь будет у тебя впервые? — тихо спросил я, положив руки на ее пальцы так, чтобы не позволить ей действовать дальше.

— Да, — улыбнулась Дашкова, и у меня на душе стало еще гаже. Даже с врагом я не хотел так поступать…

— Тогда лучше сделать все не так спонтанно.

Я бережно отнял ее руки от своего пояса, но она все же успела развязать узел. Увидев открывшуюся картину, девица смущенно покраснела, но не испугалась.

— Обо мне не волнуйся. Я готова.

— Не так, — мотнул головой я. — Не здесь и не сейчас.

Я чувствовал, что Тьма хотела этого. Правда, не понимал, был ли это практический интерес или она просто хотела меня развратить, чтобы дальше было проще. Но я решил стоять на своем. Пусть мучается от желания, но хотя бы я не буду чувствовать себя свиньей. Вот сниму заклятье — тогда и посмотрим.

Но у Дашковой явно были другие планы.

Ей хватило всего секунды, чтобы из ее бледных тонких рук выросли смерчики Тьмы, которые обхватили меня и потянули к ней…

— Ты что творишь?!

— Говорю же. Я — готова…

Она резко рванула меня к себе так, что я едва не придавил ее своим весом. Странно, но девица даже не пикнула — видимо, организм тоже был усилен Тьмой и мог выдерживать нагрузку поболе, чем моя стокилограммовая туша.

И в этот момент Алтай залился диким лаем. Громким, непрекращающимся, до хрипа.

— Так, погоди.

— Брось. Пусть лает…

Я с трудом оторвался от девушки и приподнялся на одном локте.

Ровно для того, чтобы увидеть, как в спальню вбежали вездесущий Дионисий, Друзилла и долговязая наставница Юли. С кинжалом в руках.

Глава 16

На несколько секунд в спальне повисла гробовая тишина — даже Алтай перестал лаять, словно почуял неладное. Казалось, в помещении резко похолодало градусов на десять. По крайней мере, у меня точно пробежали ледяные искры по всему хребту.

Первой обрела дар речи Друзилла.

— Владимир Андреевич… Юлия Дмитривна… Прошу прощения за мои речевые обороты, но ВЫ СОВСЕМ ОХРЕНЕЛИ, МОЛОДЕЖЬ БЕЗМОЗГЛАЯ?!

Крик Друзиллы заставил подпрыгнуть даже осоловевшую от любовного томления Дашкову. Девица подпрыгнула, уже в воздухе