Сергей Слюсаренко - Тактильные ощущения

— Слушай, а это хоть человек вообще? У него как-то совсем с нейропотенциалами нехорошо. Мне кажется, надо разбудить.

— Ну — разбудим. Только привязать надо крепко.

Так и поступили.

В капельницу, из которой в вену Саймона капала какая-то специальная медицинская жидкость, Бабаев влил очередную гадость, и опять погрузился в свои кривые. Вернее, в кривые пациента. Я же подсел поближе к неподвижному Саймону. Мне очень хотелось заглянуть в его глаза. Попытаться проникнуть в его мир, в его мысли. Тихо пикал какой-то прибор, успокаивая меня своим мерным звуком. Пик, пик, пик… Глаза Саймона распахнулись внезапно. Серые и спокойные. Я почувствовал, что влетаю в его мысли и ощущения, как в чужой мир. Валом налетели на меня образы. Я понимал, что это все нереально. Чужой разум порождал в моём мозгу ассоциации и привычные картины, чтобы сделать все хоть чуть-чуть понятным. Далекий мир, о котором помнил Саймон, его родной мир представился длинным рядом серых картотечных шкафов. И еще болью пересохшего горла. Потом какой-то длинный-предлинный путь с чередой однообразных событий. Потом уже знакомое. Земля. Надкушенное яблоко. А потом я сам. И чьи-то смерти вокруг меня. Боль и ещё раз боль. Но не Саймона, чужая. Все это было похоже скорее на тревожные фосфены при тяжелом гриппе. А потом громадная стальная стена. Она отгораживала от меня что-то очень важное. Я попытался разбить эту стену. Я колотил в нее руками и ногами. Это не производило никакого эффекта. Я было решил уйти от этой стены, но тут на холодной поверхности металла блеснуло отражение. Танильга. Она плакала. Не выдержав, я ринулся опять на эту холодную стену. От удара с разбегу она все-таки рухнула, разлетелась вдребезги, погребая меня под обломками и погружая весь мир во тьму.

— Это все, что ты помнишь после вчерашнего? — строго спросил Бабаев.

— А что? Что-то важное пропустил?

— Боюсь, что все гораздо сложней, — тихо проговорил Бабаев, — пойдем посмотришь.

Идти за Бабаевым оказалось непросто. От слабости ноги почти не слушались. Но придерживаясь за стенку и опираясь на руку Сали, я потихоньку потопал за врачом. Интересно, почему никто кроме Сали не помог мне? Тоже мне, соратники.

В том отсеке, который мы отдали Бабаеву под его импровизированную лабораторию, горел слегка приглушенный свет. Настольная лампа у кровати была прикрыта марлечкой. В постели лежал Саймон. Вернее тот, кто ещё сосем недавно был Саймоном. Дряхлый старик со слезящимися глазами. Старик что-то прошептал.

— Подойди поближе, — врач подтолкнул меня к кровати, — он все время тебя звал.

— Мы все-таки не ошиблись, это ты, — просипел Саймон. Казалось, он был уже между землей и небом. — Но кто мог подумать, что ты именно так…

Это было последнее, что удалось услышать от Саймона, прежде чем он то ли уснул, то ли потерял сознание.

— В общем, — начал излагать свои мысли Бабаев, когда мы ушли подальше от его, казавшейся мне уже страшной, лаборатории, — предварительный диагноз можно поставить. Я действительно подозреваю, что это не совсем человек.

— Он что, совсем чужой? — я задал вопрос, на который, казалось, у меня самого есть четкий ответ.

— Ну, все не так просто, — можно подумать, остальное было ясно, как белый свет. — Я сделал анализы. Вернее, не я, а в лаборатории мне сделали анализы образцов крови. Ну, в общем, особой разницы нет. Правда, биохимия крови не совсем обычная, но лаборантки ничего не заметили.

— Ты что, в своей клинике делал эти анализы?! — ну что за народ вокруг! Как они меня все достали. Они, наверное, на инопланетном корабле заправляться приедут на обычную бензоколонку. Никакой ответственности.

— Ну что я, совсем не понимаю? — искренне удивился Бабаев. — Я отдал в службу «Биодиагностика». Они анализы делают анонимно и на дом присылают с курьером. Никаких проблем.

— Ага, а представляю — мужик к ним приходит и в пробирочке кровь кота приносит. Или коробочку сухого дерьма. Что за ерунду ты городишь?

— Да что ты, Майер, совсем нервный? Кто у меня в пробирочке анализ возьмет? Я их вызвал честь по чести, типа в частный госпиталь. А адрес, куда анализы присылать — свой домашний. Они сюда приехали, старичка иголками поширяли и все в порядке. Ты совсем какой-то зашуганный.

— А если им на хвост сели? Или там спецы в лаборантах сидят от этих, чужих?

— Ну, во-первых, кому нужны медлаборанты, чтобы на хвост садиться? А во-вторых, я знаю все эти лаборатории — да кому они нужны?

Я чувствовал, что этот разговор можно вести ещё лет двести и с тем же результатом.

— Ладно, так что там анализы?

— В общем, нормальные анализы дряхлого старикана. Гемоглобин пониженный, эозинофилов много… Но, что приятно — глистов нет, возможно, просто аллергия.

— Тебе приятно?

— Ну да. Кому охота с инопланетянином, у которого глисты, дело иметь?

— А с землянином — приятно?

— Ну, там все родное. А вот чужие, я в кино видел, те могут в мозг проникать и искажать энцефалограммы. Я этого и боялся.

— Чего боялся? Глистов с Марса? — ну почему, куда ни ткни, все превращается в безумный фарс?

— Нет, ты не понял, я боялся, что искаженные энцефалограммы — это от глистов. Чужих.

— А что, наши не проникают?

— Наши — не страшно…

Чему их учат в мединституте и там, что у них идет дальше?

— Ну и? — прервал я возникшую паузу.

— Ну короче, — встрепенулся Бабаев, — анализами нельзя определить, что это кто-то чужой. Но есть другие нюансы. Нюансами было следующее:

Температура тела у нашего гостя, или как иначе назвать похищенного, была необычной. Примерно 32.5 градуса. Помня о моих замечаниях, Бабаев провел тесты на тактильные ощущения, оказалось — чувствительность сильно понижена. Но этого мало — пальцы, да и все тело, проявили гиперчувствительность на тепловые раздражители. То есть они чувствовали тепло также, как мы ощущаем прикосновения. Это хорошо показывал энцефалограф. Тепловидение, теплочувствительность — вот главная сенсорика нашего гостя. Но и это не все.

— Судя по всему, в его в сознание внедрен блок, полный или частичный, в эмоциональной сфере.

— Зачем это сделано? Это же их, наверное, в дебилов превращает.

— Я думаю, все не так однозначно. Блок функционирует выборочно. Но ты смог снять блок. Только вот результат… Лавинное старение.

— Ну и фиг с ним, может так и надо переморить их всех, и никаких проблем.

— Да, переморить-то можно. Но ещё одно такое снятие блока — и ты сам превратишься в дебила. Твой мозг при этом входит в резонанс. Ты что не замечаешь, насколько сейчас твои экстрасенсорные способности слабее? Я уже час с тобой болтаю, но ты ни разу ничего такого, в твоем духе, мне в мозги не пнул. Ты обычный человек, наверное, на время. Я думаю, отойдешь. Но пожалуйста, больше такого не делай.

Бабаев был прав. Тем более, что Танильга… Да ладно, не надо об этом, разберемся.

Через пару дней Бабаев сообщил, что Саймон уже вполне набрался сил.

— Тебе надо решить, что делать с этим мерзким типом, — ковыряясь в замке двери, за которой мы прятали Саймона, проговорил доктор. — У него гнуснейший характер. Вчера в меня судном запустил. Додумался, полным. Все на него и вылилось. Мой его потом, чисти.

Наш пленник сидел на краю кровати, положив руки на замысловатую клюку. Это Бабаев ему подарил, что ли?

— А, явились, фашисты! — поприветствовал нас Саймон. Выглядел он, действительно, лучше. Впрочем, все равно, как древний дед.

— Ты как себя ведешь? — парировал я. — В доктора кидаешься всяким, обзываешься. Неизвестно ещё, кто из нас фашист.

— Шарлатан твой доктор! — сердито проговорил Саймон, пытаясь огреть клюкой Бабаева по голове. — Девочку пришли. Молодую. А этого гони!

Бабаев, отняв оружие у старика, совершенно незлобиво обратился к своему подопечному.

— Ты зря буянишь, Саймон. Что я тебе плохого сделал? Ухаживаю за тобой, дерьмо выношу из под тебя. Клюку подарил! А она из кизила. — Доктор при этом успел и измерить пульс и заглянуть в глаза Саймона. — Вот видишь, ты уже вполне ничего.

— В гробу я твою клюку видел. Неудобная она. — А Саймон точно был гнусен характером. — Ты мне такую железную фиговину на четырех ногах принеси. Чтобы я мог опираться на неё, когда ходить буду.

— Это куда это мы гулять собрались? — вмешался я. — Ты сиди тут и радуйся, что жив.

— А я и радуюсь! У меня может только сейчас и жизнь начинается! — отнимая у потерявшего бдительность Бабаева свою клюку, сообщил Саймон.

— Тоже мне, Матроскин выискался, — я сел рядом с Саймоном. — Ты мне прежде, чем права тут качать, должен многое рассказать.

— Вот тебе! — Саймон сделал классический неприличный жест. Он, не расставаясь с клюкой, вытянул левую руку и согнул её в локте при помощи правой.

— Будешь хамить, мы усыпим тебя, — прокомментировал я.

— Ничего ты не сделаешь, Майер, — захихикал старикан, — я-то тебя знаю лучше, чем ты сам! Ни хрена я вам не скажу. И прикажи, чтобы коньяк мне подавали.