Руслан Мельников - Из глубин

А снизу, из-за разбитой двери склепа, доносились какое-то копошение, шорох, шарканье, позвякивало стекло разбитого гроба, что-то похрустывало. Стас живо представил, как черная лапа шарит пальцами-руками по усыпальнице и тянется к низенькому дверному проему.

В луч налобного фонаря попало лицо Колдуна. Колдун выжидательно смотрел на Стаса.

Ладно, попробуем по-другому. Стас поднял «калаш» и, без малого не упершись стволом в дощатый люк, нажал на спуск.

Длинная очередь ударила по старому дереву, прочертила в местах прогиба неровный пунктир пулевых отверстий. Узкую лестницу заполнили грохот и пороховые газы. По оставленным пулями дырочкам пошла трещина. Доски посунулись, просели. Посыпались земляные струйки.

— Прижмись к стене, — посоветовал Стас, сам впечатавшись спиной в неровную кладку.

Впрочем, призраку такие предосторожности, наверное, не нужны.

Перехватив автомат поудобнее, Стас еще раз саданул прикладом снизу. Аккурат по трещине в люке. Трещина лопнула, раздалась в стороны. Доски развалились. Вниз хлынул поток земли и мусора.

Стас едва успел скрючиться на ступенях, прикрыв голову руками и автоматом. Ему все же удалось удержаться наверху.

Земля завалила нижние ступени и запечатала вход в склеп.

«Кому вход, а кому и выход», — пронеслось в голове.

Колдун, до обвала стоявший на лестнице сзади, теперь ждал его наверху — на краю образовавшегося лаза. Чему, впрочем, Стас нисколько не удивился. У мертвых имеются свои способы перемещения в пространстве.

Они выбрались в подвал разрушенного дома. В просевшем фундаменте зияли дыры и трещины. Через одну такую они сюда и попали.

Потом были пара лестничных пролетов, заваленных строительным мусором и каким-то хламом. Железная дверь — ржавая, скрипучая, без замка. Вестибюль с огромными окнами, в которых не осталось стекол.

И — свет по глазам.

Вообще-то пасмурное небо было затянуто тучами, но после подземелий даже такой уличный свет показался ослепительно ярким.

«Надо бы выключить фонарик», — спохватился Стас. Не стоило без нужды сажать батарейки.

Вот только странное дело: его налобный фонарь не горел. Когда, интересно, он погас?

— Давно, — спокойно сказал Колдун.

— Давно что? — недоуменно повернулся к спутнику Стас.

— Твой фонарь погас, еще когда тебя завалило вместе с Гришко и Кирей.

— Но ведь он же… Фонарь же светил!

— Тебе казалось, что он светил, — покачал головой Колдун.

— Но я видел!

— Чтобы видеть в темноте, у тебя есть другое зрение. Фонарик для этого не нужен.

— Все равно, я не понимаю…

Илья вздохнул:

— Видишь ли, Стас, на этот город помимо всего прочего сбросили много ядовитой дряни, которая вызывает глюки. Она просочилась под землю и… — Колдун развел руками. — Концентрация, конечно, уже не та, что была раньше. Здесь, на поверхности, вообще все давно развеялось, но кое-где под землей, в замкнутом пространстве, отрава еще действует.

— Откуда ты знаешь про отраву? — недоверчиво спросил Стас.

— Мертвый всегда узнает о мертвом городе больше, чем живой о живом. Смерть объединяет сильнее, чем разрозненная жизнь.

«Ага, типа, все понятно».

— И что, противогаз от этой гадости не помогает?

— Не очень.

— Погоди-погоди! — Стас подумал о черной лапе с руками-пальцами и о поднявшейся из стеклянного гроба купеческой дочке. — Но если фонарь на самом деле не горел, значит, и все остальное мне тоже просто могло привидеться?

— Могло. Или не могло. Это зависит от тебя.

— Как это — от меня? — Загадки Колдуна начинали доставать.

— Если убедишь себя в том, что привиделось, значит, считай, что привиделось. Ну а если убедить не сможешь…

Заканчивать фразу Илья не стал.

Хорошенькое дельце! Стас задумался. Сможет он себя убедить? Не сможет? Ответ оказался не таким уж и очевидным. Слишком реалистично было то, свидетелем чему он стал в склепе. Да и потом… Ад-то он видел без всякой дури, просочившейся сквозь землю. И Колдуна сейчас видит, и разговаривает с ним. А ведь Илья не живее той невесты из стеклянного гроба. От подобных размышлений пухла голова. Стас решил пойти самым простым путем: положить на все это большой и тяжелый болт. Забить. Забыть. Хотя бы на время. Если получится…

Приоткрытая дверь сдвинулась с тихим, почти деликатным скрежетом. В отсек заглянул Додик. Атомщик смущенно улыбнулся, застав хозяина за неожиданным занятием.

Михеич поставил на паузу и быстренько свернул компьютерную игру. Это была его любимая игрушка, в которой маленькие парусники воевали друг с другом при помощи старых добрых пушек, не способных устроить глобального катаклизма даже в этом виртуальном морском мирке. Еще в «Аиде» в свободное от работы время Михеич многократно прошел эту игру от начала до конца, а незадолго до эвакуации втайне от Гришко установил ее на свой рабочий комп в «кроте». На всякий случай, чтобы не скучать, если что. И сейчас Михеич надеялся с помощью морской стратегии скрасить тягостное ожидание. Вот только оно никак не скрашивалось, проклятое.

На самом деле Михеич был даже рад визиту Додика, только показывать этого, конечно, не собирался.

— Чего приперся, семитская твоя морда? — привычно и беззлобно проворчал он, зыркнув поверх очков.

— Твою антисемитскую не спросил, — так же по привычке огрызнулся Додик и воинственно поправил свои очки на горбатой переносице. — Куда хочу — туда иду. Реактор в порядке. «Крот» стоит на месте. Начальства нет.

— Нет, — вздохнул Михеич.

В том-то и дело, что нет. Было бы — не рубился бы он так спокойно в свою игруху. Но лучше бы было. Неизвестность уже достала всех. Скорее бы возвращался Гришко. И Киря. И «гэшник» этот. Со Стасом как-то чувствуешь себя не то чтобы спокойнее… предупрежденнее, что ли.

— Что, Додик, стремно одному? — угрюмо спросил Михеич.

— Неуютно, — признался атомщик. — Сходил в отсек связи. Но там тоже как-то невесело.

— Девчонки все еще сидят у полканки?

— Ага. Сидят. Ждут.

— Связи с Гришко нет?

— Пока нет.

Ну конечно, была бы — ему бы уже сообщили.

— Во что играешься? — Додик покосился на экран.

— Какая тебе разница?

Додик замолчал. У Михеича перед глазами колыхались компьютерные волны виртуального океана. Только почему-то любимая игрушка сегодня не радовала. Да нет, понятно, почему…

— Слушай, Додик, тебе чего больше всего не хватает? — спросил Михеич.

Додик аж опешил от такого вопроса.

— Да ничего, все вроде есть.

— Ты не понял. После Войны — чего не хватает?

— Ну… Долго перечислять.

— А мне — моря. — Михеич вздохнул.

Дурацкая игрушка! Лучше бы он в нее не игрался. Только душу растравил! Уже ведь и не вспомнить, как выглядит настоящее море. Уже и не верится, что столько воды может быть не на экране компьютера, а в реальности. В «Аиде» воду цедили через фильтры и расходовали очень экономно. На «кроте» вообще вода только для питья, и то по строгому лимиту. Когда он мылся нормально, по-человечески, не жалея воды? А когда плавал? Когда нырял? И было ли такое вообще когда-нибудь? Так хочется искупаться, как раньше, до Войны, поплавать там, где не видно берегов. Это, пожалуй, была его самая заветная мечта на протяжении последних лет. Может, поэтому он и притащил на «крота» свою морскую игрушку.

— Додик, ты был на море? Ну, до Последней Войны.

— Был, — ответил озадаченный атомщик.

— Бы-ы-ыл! — скривившись, передразнил Михеич.

— Ты чего?

— Ничего! Говоришь так, будто я тебя о соседнем секторе в «Аиде» спросил. — Михеич вздохнул еще раз. — Эх, попали бы мы на море — я бы там остался. Вот ей-ей, сдох бы, а остался! Если бы был выбор, как умереть, — утопился бы там. Лишь бы воды вокруг побольше. А то достало уже жить под землей. Как в могиле, ёпть!

Помолчали еще.

— А я бы хотел умереть по-другому, — неожиданно заговорил Додик. — Как-нибудь безболезненно.

— Хм… — Михеич задумался. — Если бы у нас тогда в «Аиде» рванул реактор на старте, так бы все и вышло.

— Не так, — покачал почти лысеющим черепом Додик. — Знаешь, как я тогда испугался?

— Ну, все тогда шуганулись, ясен пень. А ты чего хотел?

— Чтобы не только боли не почувствовать. Чтобы даже страха не было. Чтобы быстро все кончилось. Быстро и неожиданно. Чтобы жил, жил и — раз — умер. И чтобы понять ничего не успел.

— А ты хитрый, — фыркнул Михеич. — Хитрый старый еврей!

— Перестань, — поморщился Додик.

— И сдохнуть хочешь без мучений, и штаны при этом не испачкать. Так не бывает.

— Знаю. Это я мечтаю просто.

«Мечты у нас с тобой, однако, — недовольно подумал Михеич. — Радужные такие, веселенькие. Про смерть. Неужели больше не о чем думать и говорить?»