Благословите уходящих - Алексей Игоревич Ильин

— Я буду говорить только с Лючино, — заорал карминец. Культист вернулся к машине и еретики стали совещаться. Наконец один из предателей в грязном балахоне толкнул бывшего полковника в сторону капитана. Тот брезгливо сморщился и, обходя трупы, пошел к Диего.

Когда Сальваторе прошел сотню метров, в микробусине почти одновременно раздались два щелчка. Снайперы сообщали о готовности. Капитан подождал, пока предатель приблизился еще метров на двадцать, и длинным прыжком ушел за возвышенность. Он не видел, как вспыхнуло преломляющее поле, отражая импульсы лонгласов, но мат снайпе-ров в наушнике и вопли Лючино заставили злобно выматериться.

Когда капитан вышел к своим окопам, его ждал Юрий.

— А ведь я почти тебя пристрелил, — задумчиво сказал он. — Бойцам своим спасибо скажи, не дали. Объяснили…

— Бывает, — равнодушно ответил Диего.

— Понимаю, счет к Лючино у тебя большой. Жаль, что не вышло.

— Еще доберусь до него.

— А ты выжить надеешься? — С ироничным изумлением спросил Лукиарий.

— Я знаю, что выживу. Мне на роду написано выйти в отставку полковником. А я пока только капитан, — карминец всмотрелся в ошарашенное лицо Юрия и, расхохотавшись, хлопнул его по плечу.

* * *

Траншеи окутала ночь. У костров, разведённых из посечённого осколками кустарника, сидели выжившие солдаты, кто-то зашивал форму, кто чиркал карандашом на бумаге. Не-которые молились. Кто-то чистил штык. А большинство просто спали, измученные боем.

А в госпитале стоны раненых смешивались со звуком отходных молитв, звяканье извле-чённых осколков о тазы, со скрипом зубов…

— Лена, уходи с нами, ты им ничем не поможешь! Ничем!

— Витенька, ты хороший, но глупый.

Одиннадцатая рота бывшего шестого Карминского и девятая отдельная Сиринского сто шестьдесят пятого паковали рюкзаки.

Хмурые офицеры, уже получившие последние приказы, обходили солдат, не громко окрикивая солдат.

Наконец, джунглевые бойцы выстроились в цепочку и неслышным шагом устремились к дальней полоске леса.

И только Капитан Веласкес внезапно задержался возле госпитальной палатки.

— Госпожа Елена, это вам…

На узкой, грязной ладони застыл образок.

— Это сёстры в смерти. Когда на их планету пришли ксеносы, они отказались эвакуироваться и до последнего обороняли храм. Ни одну из них не смогли взять живой. Говорят, что они из Света Императора, даруют благословение тем, кто остался на своём… Кто… — слова колом застревали в горле у циничного вояки. — Кто остался на посту… До смерти,-

Карминец махнул рукой, развернулся всем корпусом и скорым шагом устремился за своими бойцами.

И уже на пределе тренированного слуха уловил шёпот: — Благословляю и я…

В конце цепочки шёл бывший полковой комиссар Лукиариев, а теперь — комиссар сводно-го джунглевого батальона. И в голове пульсировала болью фраза, выдавленная сквозь булькающую в груди кровь:

— Витя! Героизм — это первый признак непрофессионализма. С тобой, когда вы доживёте до возвращения наших, у этих ребят будет шанс оправдаться, без тебя — нет. Здесь остаются те, кто не может уйти. Мы все уже в свете Императора. Не серчай, сынок, но нам уже выстрелы в затылок не нужны, равно как и напыщенные речи… Ступай…

И холодеющая рука сжала пальцы. Благословляя и укрепляя.

Ни умирающий Чапай, ни комиссар не могли знать, что этот рейд войдет в легенды и, сплавив крысиную дерзость и изворотливость со стойкостью лукиариев, породит сперва отдельную роту, а потом — батальон, бойцы которого будут с гордостью носить имя ‘Лесные Крысы’. Правда, назвать то, что творил батальон, подвигом язык повернется не у многих.

* * *

Утро прорезал грохот сотен барабанов. Завывания культистов вторили им, рвя барабанные перепонки. Живая волна хлынула к траншеям….

И в гуще этих звуков, давящих к земле и рвущих на части голову, вдруг зазвенела медь труб, запела флейта, подхватил песнь помятый фагот!

И над изорванной, измученной землёй плавно, неторопливо и грозно поплыли звуки ста-ринного марша, и как будто величественная седая женщина со старой Терры, прощаясь со своими сынами, пела сама земля, отдавая их небу….

С звенящим шелестом скользнула из ножен сталь офицерского палаша, и как лучи света блеснули семьдесят трёхгранных штыков!

И вот взвыл пиломеч отца Калеба, разрывая очередного врага…

Вот Митрий с горловым рыком поднимает на штыке и перебрасывает через голову ещё визжащего хаосита…

Вот Юрий с оторванной рукой, ещё сжимающей офицерский палаш, и разорванным живо-том, волоча за собой кишки, ползёт вперёд, губы заходятся в крике…

И вот встают почти мёртвые, бросаясь с гранатами на звук танкового мотора…

Вот затихает последний раненый, получив благословение Императора, а медсестра Лена вкалывает последний шприц себе…

И вот встают в последнем, самоубийственном рывке все, кто ещё может встать…

Каменный пол ударил по лицу молодого священника.

— Брат Велизарий! Брат Велизарий! Что с вами?

Священник, пошатываясь, пытался встать. Что это было? Сон, явь, демоническое наваждение?

И вдруг тишину храма прорезал шёпот старика-ключника:

— Милость Императора…

Фреска «семидесяти мучеников Лукиарских», гордость собора, только месяц назад законченная лучшими изографами сектора, сейчас осыпалась кусками краски на плиты пола, а на стене, отливая червонным золотом, проступала вязь букв…

* * *

Ваше высокопреподобие, со смирением я, недостойный, припадаю к мудрости вашего высокопреосвященства.

Широко получивший огласку случай чудесного исчезновения одной из фресок в кафедральном соборе Сирина привлёк моё внимание. Проведя расследование прискорбного инцидента, я пришёл к выводу о целесообразности восстановления фрески.

Однако, несмотря на все усилия лучших художников, нам не удалось восстановить изображение.

Посоветовавшись с настоятелем храма и вознеся молитву мученикам Лукиарским и господу нашему Богу-Императору, мы с должным почтением и соответствующими молитвами, извлекли из стены плиту с чудесным образом обретённой надписью и установи-ли у входа в капеллу. После этого к созданию новой фрески были привлечены мастера из инвалидного дома департамента Имперской гвардии.

Новая фреска стала источником многих чудотворений и причиной многочисленных паломничеств, наравне с прочими реликвиями.

Кардинал Витарий Сиринский.

Гулко стукнули тяжёлые створки храмовых дверей. И в храм вошла группа гвардейцев.

Чёрная форма, странные аксельбанты из белёсых костей, и у всех засушенные крысы с аквилой в зубах. Даже у офицера.

Отец Велизарий с изумлением рассматривал странных гостей.

Компания явно была немного навеселе, офицер, понижая голос, рассказывал солдатам:

— Фреска тут забавная, в прошлом году видал, смех один, а не фреска…

И вдруг, подняв глаза, замолчал.

Хмельные головорезы с сушеными крысами на поясе — мало кто знал, что это были самопальные ‘последние гранаты’, вдруг опустились на колени, а седеющий офицер с аристократичным лицом парадным шагом выбил пыль из старинных плит…

И замер перед седой женщиной, склонившейся над лежащим у неё на коленях солдатом, с немым укором