Излом - Алексей Витальевич Осадчук

— покачал головой я. — Вот, что бывает, когда кто-то сует свой любопытный нос туда, куда не следует.

— Выходит, северянка здесь? — неожиданно прямо спросила она.

— Зачем она тебе? — ответил я вопросом на вопрос.

Тикка на мгновение замерла, сверля меня взглядом, а потом ответила:

— Откровенность за откровенность?

— Давай, — легко согласился я.

— Скажем так, кое-кому небезразлична судьба этой страны и его правителя. А игры северян — это потенциальная угроза и тому и другому. Теперь твоя очередь.

— Скажем так, — пришла моя очередь имитировать уже ее интонацию. — О ней тебе больше не надо беспокоиться.

— Вот как? — глаза кошки расширились. — Значит, это правда?

— Не понимаю, о чем ты?

— Все ты понимаешь, — оскалилась лютен. — Думаешь, я глухая и слепая? Уже каждому вшивому матаго в этом городе известно, что трое первородных были выпиты сильным темником. Я была в особняке барона де Леви. Там буквально смердит эманациями смерти. Выходит, северянка оказалась не такой простой, как это виделось вначале? Погоди-ка…

Лютен замерла на мгновение. Ее глаза снова стали похожи на кофейные блюдца. Даже мне было видно, что сейчас в голове кошки происходит ускоренный мыслительный процесс.

Я ей не мешал. Стоял молча, ожидая, к каким именно выводам она придет.

— Это что же получается… — наконец, заговорила она, и наши взгляды встретились. — Совет старейшин приговорил ее?

Лютен даже подалась вперед, отчего хищная лоза тут же зашевелилась и ощетинилась острыми шипами.

— Они не могли проигнорировать смерть своих, — продолжила она, не отрывая от меня глаз. — Вот почему ты сказал, что о ней можно больше не надо беспокоиться.

В этот момент я постарался изобразить на своем лице как можно более загадочное выражение. И судя по взгляду лютен — она купилась.

— И ты никак не помешал этому? — голова кошки опять слегка склонилась набок. — Ведь принцесса Астрид явно благоволила тебе. Здесь, кстати, многие уверены, что вы были с ней намного ближе, чем позволяли приличия. Что она скажет, когда узнает, что ты участвовал в убийстве ее сестры?

— Мне плевать на тех, кто снюхался с темными, — я постарался выглядеть раздраженным и злым. Ни намека на скорбь или грусть в интонациях моего голоса. — Трое моих первородных мертвы. Я слишком много вложил в них своего времени и сил.

Специально для лютен я говорил так, как должен был говорить маг, которому служат первородные вроде нее. Не как о близких мне существах, но как о слугах или рабах. Похоже, я снова угадал и с тоном, и с мимикой. В глазах Тикки я увидел то, чего добивался — полное понимание.

— А ты изменился, Лис, — задумчиво произнесла лютен, оценивающе глядя на меня. — Пробудил древнюю силу в себе, да еще и научился других инициировать. Старейшины у тебя на побегушках. Что дальше? Отправишься отвоевывать у Тени Брэйвинские пустоши? Говорят, там в центральном храме аурингов много всякого ценного осталось.

— Время покажет, — произнес я и положил ладонь на хищный стебель.

Мгновение — и из моей руки в энергосистему живой клетки переместился довольно крупный золотой сгусток. По стеблям пробежал яркий импульс — и энергоструктура подаренного мне Древником растения поменяла цвет.

Тикка все это время завороженно следила за происходящим. Ее кошачьи глаза при этом как-то необычно светились. Странно, но я не заметил в ее взгляде злости или гнева. Ведь, по сути, я сейчас укреплял ее узилище. Мне на мгновение даже показалось, что она любовалась этим коротким представлением. Миг — и на лицо лютен снова вернулось привычное насмешливое выражение.

— Значит, я погощу у тебя еще немного? — оскалилась она.

— Располагайся, — кивнул я на каменный пол. — Надеюсь, тебе понравится мое гостеприимство. Прогулок на свежем воздухе до Барьера не обещаю, но постараюсь, чтобы тебе не было скучно.

Сказав это, я развернулся и пошел на выход. Когда я уже был у двери, лютен произнесла своим мурлыкающим голосом:

— Не забывай обо мне надолго, Лис. Помни — добрый гость хорош в меру.

Оставив слова лютен без ответа, я начал подъем по лестнице. Ниссе и Барсука я нашел в каминном зале. Они оба сидели в креслах и о чем-то мирно разговаривали. Старый характерник при этом уже пил вино, а Итта, по своему обыкновению, протирала тряпочкой одну из бронзовых статуэток.

Заметив меня, Барсук поднял бокал и произнес:

— Начал без тебя. Будешь?

— Наливай, — кивнул я и плюхнулся в третье кресло.

Налив и протянув мне бокал, Барсук с усмешкой произнес:

— Мы тут вспоминали мой первый визит в этот замок. Любопытное у нас знакомство состоялось в тот день…

— От этих гостей одни убытки, — буркнула ниссе, не отвлекаясь от своего занятия.

Приняв бокал, я спросил:

— Судя по всему, ты уже знаком с нашей гостьей?

— Пересекались несколько раз, — кивнул он. — Хитрая и изворотливая тварь. Впрочем, как и каждая из лютен. Одни из немногих первородных, которым плевать на совет старейшин. Они полностью зависят от своих хозяев.

Я вопросительно взглянул на Итту. Правильно поняв мой взгляд, Барсук покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Ниссе, в отличие от лютен, обладает собственной волей. Она в любой момент может отказаться служить тебе. Да, она быстро умрет без твоей маны, но это будет ее решение.

Ниссе, не отвлекаясь от работы, кивала в такт каждому слову Барсука.

— Лютен же никогда не ослушаются приказа мага, которому служит, — продолжал он. — Это цена за силу, которую они принимают у хозяина. Хотя могу ошибаться. Мы мало знаем о них. Их родина — Брэйвин, край, который поглотила Тень. Когда-то мой наставник упоминал о них. Он говорил, что лютен не совсем первородные. Они, скорее, фамильяры, рожденные Изнанкой.

Барсук задумчиво покачал бокал в руке и продолжил:

— Хм… А ведь с этой теорией все не так просто. Поговаривают, что Тикка еще помнит Великую битву, после которой появилась Тень. Среди старших первородных ходят слухи, что лютен когда-то служила могущественному магу, который впоследствии погиб в той битве. С годами она растеряла свою силу. Держалась на плаву, служа разным одаренным, меняя хозяев, как перчатки. Словно пиявка питалась их жизненной силой.Кстати, я так понимаю, ты не намерен ее убивать?

— Нет, — покачал головой я. — Хотя