Галстук вождя - Андрей Валерьевич Скоробогатов

Никаких старперов и детей. Мы Чайлд-фри. Постарел — стал проблемным ресурсом.

— Никакого государства. Оно только и делает, что ворует.

— Надо заниматься саморазвитием, мы прикрепим к вам коуча и проведем тренинг.

— Кофейные автоматы расположены…

Их голоса слились в нестройный хор, из которого я кое-как выделил голос Галины:

— Здесь та-ак классно!

Потом мы ели какую-то соевую дрянь, впрочем — весьма сытную. Гуляли между передвижных самоходных оранжерей и леса раскрытых лепестками солнечных панелей, слушали рассказ о структуре организации — о том, что есть партизанский совет директоров, расположенный где-то ещё южнее. Прошлись по шеренге ларьков — в одном нам погадали по рукам, в другом — навесили фенечки, побрили мне щетину опасной бритвой, а Гале сделали модные в прошлом десятилетии дреды. Лёгкое отвращение, вызванное их маргинальным образом жизни, ближе к вечеру превратилось в интерес и даже симпатию. Казалось, они живут в состоянии бесконечного фестиваля — беззаботно, счастливо, себе в удовольствие. В браслете, ушедшем на автономный режим, мелькали какие-то сообщения от нейросетевого узла — напоминания о необходимости явиться в указанное место, о списываемых штрафах, о новых дополнительных заданиях по сбору информации и диверсии против опасных элементов. К вечеру я попросту перестал его читать.

Как позже я понял, львиная доля моего настроения и радостного восприятия были вызваны дымом из странных курильниц, натыканных в каждом втором ларьке. Ну и, чего греха таить — отдых — это то, чего мне так не хватало последние пару лет. Ведь даже короткий отпуск был занят хлопотами с родившей Цсофикой, родными и ремонтом «Молотова».

Завалились мы спать в какой-то крохотной хижине на окраине лагеря, к которой нас привёл один из старших. А перед сном мы занимались любовью — наверное, с самыми безумными, опасными и непристойными экспериментами, которые случались в моей жизни.

Утром я проснулся с тихой, ноющей болью в запястье.

Браслета не было — вместо него зияла кое-как зашитая и грубо замазанная какой-то жижей рана, а в уголке глаз мигала надпись:

(ПОТЕРЯ СОЕДИНЕНИЯ С ЭВМ, ВОЗМОЖНО ТРАВМА!)

И в следующий миг я дико, неистово заорал.

ЭПИЗОД V. Центральный Компьютер Партии. Глава 17. Побег из Токси-плейса

Итак, именно в этот момент я понял, что браслет не являлся отдельным устройством, а был имплантатом на моей руке. Нет, какие-то размышления случались и до того: пару раз на орбитальных станциях я слышал насмешки и фразочки вроде «недо-модификант». Но все сомнения как-то глушились — не то из-за силы самовнушения. Не то какими-то другими способами.

Кроме того, ещё один имплантат — дисплей был — и оставался — и в роговице, именно поэтому все «голограммы», выдаваемые при взгляде на браслет, не были видны остальным. И всё население родной Челябинской Республики становилось, таким образом, боди-модификантами, так презираемыми в большей части сектора.

Ещё я вспомнил, что браслет может входить в режим невидимости, и его не сняли ни в Новгородской иерархии, ни при последующих инцидентах. Но сняли здесь — получается, меня снова предали. Предал тот, с кем я делил постель.

Но это было не главное. Главное — что сейчас я точно становился преступником. Самым настоящим. И связаться с Арсеном, если он выжил, становилось всё более проблематично.

В общем, я проорался — благо, долго я орать не умею и не люблю. Поднялся, посмотрел вокруг — Галины рядом не было. Тут же послышалось ворчание из соседних шалашей.

— Не айс.

— Вы очень токсично нарушаете приватность и правила коливинга…

— Завалите хлебало! Галя! Ты где, блин! Это ты рассказала про браслет?

Галя показалась из переносной душевой, которые в ряд стояли неподалеку.

— Гага… Что случилось… Ой!!! Что у тебя с рукой⁈

Он подбежала и стала ощупывать, поглаживать. На ней были только белые трусики и лифчик, мокрые волосы каснулись плеча. Я, уже готовый было учинить форменный скандал и обзываться нехорошими словами — ударить, если что, я все равно бы не смог, даже если бы и хотел — тут же смягчился.

— У меня словно палец оттяпали. Я даже вижу хуже! Как мы сейчас отсюда выбираться, ты подумала?

— Я не знала… Я думала, он просто снимается. Помню… да, приходили ночью, спросили, типа, это что у него — браслет? Я сказала, что да, они сели колдовать что-то, я не подумала, что это важно. И уснула почти сразу. Прости…

— Я, блин, подумаю, простить или нет. Кто это был? Может, что-то уцелело?

— Я не помню, кто это был. Темно было, я не видела.

— Ясно.

Я пошел шарахаться от шалаша к шалашу, в беспринципной манере суя под нос свою изуродованную руку и спрашивая про браслет.

— Ай, как грубо!

— Ты токсичный, ты в курсе?

— Как страшно, у меня теперь травмирующие воспоминания.

— Я не в ресурсе тебе помочь.

— Ты нарушаешь мои границы, ты что, не знаешь, что так нельзя делать?

— Фу, токси!

— Ты не пробовал разобраться в себе? Понять, почему это произошло?

После десятой подобной реплики наконец-то реакция оказалась отличной от «средней по палате». Мужчина выглядел наиболее старшим из присутствующих, я бы даже допустил, что ему в районе пятидесяти, просто он слишком молодится.

— О, неужели! Я думал, вы не запомните.

— Так! — я подошёл ближе, скорчив максимально грозную рожу и схватил товарища за воротник его балахона. — Накурили, значит, меня какой-то дрянью, и мои вещи забираете?

Он медленно, осторожно убрал мою руку с воротника.

— Твои? А здесь всё общее. У нас коммуна. Между прочим, реальная, не то, что на вашей — я же не ошибся? — планете. Не хочешь, кстати, рассказать, как…

— Удивить меня захотел? — я усмехнулся. — Известно, что любая партизанская армия куда ближе к утопическому коммунизму, чем любая планетарная держава, которая его провозгласила. Потому что коммунизм — это не про общие зубные щётки, он про другое, про это — когда каждому по потребностям. Вот, у меня потребность. Где. Мой. Браслет!

— О!

— К тому же, он не то, чтобы совсем мой — это коммунистическая собственность!

Кажется, мы оба были удивлены моим коротким монологам.

— Мы утилизировали, — товарищ отвёл глаза. — Детали уже не консистенты. Вас же Гагарин зовут, так? Меня — Иль.

— Меня зовут «какого чёрта вы забрали мои вещи».

Неожиданно он достаточно резко пошёл в мою сторону и перешёл на «ты»: