Под ласковым солнцем: Ave commune! - Степан Витальевич Кирнос

голод по ярким эмоциям и жажду их проявления. Несмотря на системы гипноформирования, на выхолащивание чувств, очень трудно выбить то, что заложено сотнями тысяч лет эволюции. Партия же умело подхватила эту нужду и перевела её в формат «народных судов», где партийные лидеры тешат народ, устраивая кровавое правосудие.

Давиан тоже поплёлся вместе со всеми, чтобы поскорее убраться с площади и уйти в общежитие, запереться в своей комнате. Но тут же припомнил, что нет никакой «его» комнаты, она общая, принадлежит народу и десятки очей, посматривающих на него через фокусы скрытых камер. Ему некуда бежать, некуда идти, ибо куда он не устремится, неутомимое око народа и Партии будет на него смотреть, а их рука достанет из-под земли и сдёрнет с небес, если пожелает.

– Ты как? – спросила Юля, нагнавшая Давиана, бесцельно бредущего средь расходящейся толпы.

– Нормально, – раздался каторжный выдох, – должно быть… устал от всего этого. Слишком это… необычно. Не каждый раз я вижу, как моего друга истязают… на потеху публики. Честно сказать… я первый раз за таким наблюдал.

– Всё будет в порядке, – хлопая по плечу, пытается успокоить Давиана, Юлия, – если хочешь дальше тут жить, тебе придётся с этим смириться.

– И куда же они пойдут? – рукой Давиан обвёл людей, шагающих впереди себя. – После такого-то?

– Кто куда… кто куда. Некоторые в «Храм коммунистического полового учения имени товарища Калантай», сбрасывать… напряжение. Другие вернутся к работе, а третьи просто гулять.

– Да вот хотел тебя спросить – куда уходит… «пропавшая продукция»? Не может ли она просто… пропасть?

– Этого я не знаю, Давиан.

– Но ведь вещи не могут так просто пропадать?

– Согласна.

– И за этим явно кто-то стоит.

– Да бросьте, Давиан. Может быть это банальные проблемы…

– Проблемы?

– У нас об этом не принято говорить, – вновь на шёпот перешла девушка. – Но распределительная система ресурсов построена так, чтобы люди много чего недополучали, кроме…

– Партийных лидеров, – шепчущим гневливым словом закончил фразу за Юлией Давиан. – Но почему

– Если бы люди имели всё в достатке, то им не нужны были «социальные договоры между народом и его членами». Они были бы заняты политикой, стали думать об улучшении механизмов Партии, а это нужно ей? Держа людей под прессом голода и жажды, в вечном страхе, можно удерживать их подальше от вопросов…

– Политического управления. Я знаю, что планируемая нищета тоже инструмент для власти.

– А это что?

– Подождите, давайте перейдём на «ты»?

– Хорошо.

– Вот, представь себе, что тебе не хватает пищи до конца месяца… не выдали в распределителе. И тебе приходится у коллектива занимать по крупице еды, чтобы протянуть.

– Я так понимаю, те, кто выдают еды и становится лидеры Партии?

– Да. В ответ ты должен будешь исполнить любое прошение коллектива.

– Точнее Партии, – поправил Юлию Давиан.

– Да. Это стало олицетворением принципа «Коллектив заботится о своих членах», но на деле это ещё сильнее укрепляет власть Партии над людьми.

Давиан отошёл от разговора, умолкнув. Всё вокруг стало для парня утомительно-серым, давящим и отталкивающим. Сейчас, после пыток друга, его посетило осознание – он ошибся, смертельно просчитался. Директория Коммун – это не спасение человечества в коммунистической идее, а скорее его медленная смерть, растянувшаяся на вечность. Это не избавление от всех проблем, а их перевод в другую плоскость. Это стремление к идеалу по дороге, ведущей в ад.

«Но почему же я пришёл к этому»? – задал себе парень вопрос и рассмотрел неутешительную истину жизни.

Давиан понял, что его высокомерие и тщеславие, которые распалили в нём жаркий пламень ненависти к Рейху, привели его прямо в лапы к дельцам чело веских душ, что плавятся в их «печах» идеологического просвещения в единое монолитное образование. Его слепота и жажда удовлетворение порочного желания быть важным привели Пауля к такому исходу.

«Что же…» – Давиан даже не может подобрать нужных слов, чтобы описать ситуацию. Теперь он остался совершенно один в мире, который всего за несколько минут сделался чуждым, страшным и омерзительным. Ещё вчера утром он поднимался с мыслью, что его ждёт новый прекрасный день в стране, где всё по справедливости, где царствует стабильность и порядок, а власть народа – это действительность, а не мифические рассказы идейных пророков и философов древности. А теперь он тянется посреди площади, и только тонкая вуаль ткани капюшона его отгораживает от враждебного и злобного мира, где нет ничего доброго.

– Кстати, – вновь заговорила Юлия, приковывая к себе внимание Давиана. – Ты знаешь, что станет с твоим другом?

– Нет, – грузно отчеканил Давиан.

– Ты же исполняешь повинность слова, – наигранно упрекнула она парня. – Ты вроде должен же знать.

– Откуда? Я недавно здесь, да и всё, что мне доверяют, так это читать проповеди, которые должны разжигать ненависть к Рейху.

– Понятно. Хочу тебе сказать, что четвертая стадия «обращения в равенство» хуже всех остальных. Пытки над ним продолжатся.

– К-как?! – разъярённо негодует Давиан и снисходит до тишины, побоявшись привлекать к себе нежелательное внимание шагающих возле них людей. – Разве этого было мало?

– Нет, – ответила Юля, став что-то искать в кармане кофты, – этого было не мало, но теперь они примутся куда более фундаментально перестраивать его психику.

– Это как? Ты что вообще говоришь?

– Они дали людям зрелища, погрозили пальцем им через прилюдное членовредительство, а теперь будут работать на себя.

– Да о чём ты чёрт тебя бы побрал говоришь?

– Партия из него несколькими днями бесконечных пыток и издевательств, гипнотическими фокусами собирается… сделать «абсолютно равным» всем партийцам. Они из него выбьют личность, изничтожат его индивидуальность.

– И он станет… как гвоздь в коробке таких же. Инструмент среди таких же инструментов, – мрачно для себя уяснил суть сказанного Юлей. – Прости, а откуда ты всё это знаешь?

– Я – «народный юрист» и читала большинство законов и постановлений от народа и Партии. И тем более работала с документами, в которых… отражена суть некоторых… процедур.

– Это даже не скрывается?

– А зачем? – удивлённо ответила вопросом Юлия. – Это рождает страх,… никто не хочет несколько дней мучится, чтобы лишиться жалких остатков личности. Страх – вот, что нужно Партии, ибо он из тех инструментов, которые держат народные массы в покорности.

– Жуть.

– Скрывается несколько иное, – с особой осторожностью донеслась реплика от Юлии, и после того, как она покрутила головой в поисках ненужных ушей, тихо и аккуратно она продолжила. – Понимаешь, «обращение в равенство» это процедура ежемесячная, планируемая, и каждый раз под неё попадают люди, которые Партии кажутся наименее стабильными.

– Секундочку… то есть каждый месяц Партия стабильно находит «коза отпущения», цепляет на него все свои махинации и погрешности и