Змеиное гнездо - Яна Лехчина

class="p1">Духи, бросаясь в пламя, сжимались и обрастали перьями, вновь принимая обличия птиц. Они кружили над огнем, но тот их не обжигал, лишь поглаживал. Вороны слетались к Совьон, садились ей на руки и бедра, собирались у живота и спины, укрывая живым покрывалом из перьев…

– Мой шатер для живых, – продолжала знахарка. – Мне в нее что, нутро сызнова запихивать?

– Сделай так, чтобы ей не было больно. – Голос Латы вспугнул воронов в видении Совьон – те улетели, кто к звездам, кто в костры, и огонь гневливо взметнулся, громоподобно зашипел, раздуваясь от края до края, а потом погас. И Совьон осталась одна, у пепелища.

Больше не было ни Висму-Ильнен, ни серебряной лиловой ночи. Совьон увидела вдалеке горы, озаренные розово-алым рассветным венцом. Переступая босыми ногами по золе и тлеющим уголькам, она шла вдоль павших воинов и разорванных стягов. Откинув волосы с лица, увидела перевернутые, выпотрошенные повозки черногородского каравана.

Потерявшей сознание, Совьон почти не было плохо, но стало так страшно, что слезы потекли по щекам. Рядом с одной из повозок она увидела слепую драконью невесту, уложенную на возвышение из хвороста, устланного голубым покрывалом. Голову Рацлавы оплетал венок из снежноягодника и можжевельника, круглое синюшно-белое лицо выглядело пустым и скорбным. Совьон почувствовала укол вины.

«Главное, – ужалило, – не встретить здесь Тойву».

– …вот так, – приговаривала Магожа, – вот так, еще чуть-чуть, славно…

Боль выбросила Совьон из видения: она снова закричала, осознав, что ее перенесли на постель в шатре знахарки. Тело скрутило в жгут, а на языке полыхнул жар, и от него забурлило в голове.

– Тише, тише, – баюкала Магожа, как будто и не сама костерила ее несколько мгновений назад. – Несладко тебе, догадываюсь. Но ты уж дотерпи чуть-чуть.

Совьон вздыбилась, выгнулась, и вопль в ней достиг предела, размножился от грудного воя до хрустального писка. Ее ложе окуривали багульником и арсой, а Магожа подносила к ее губам чашу с чем-то теплым, пахнущим кислым молоком и корой ивы, но Совьон вырывалась из ее рук, и слезы катились из ее глаз каплями раскаленной руды.

– Дружинник, помогай.

Латы перехватил ее за плечи, вдавил в постель, и Совьон зарыдала в голос, но вырываться перестала. Ее поили, держали, вытирали ей густую кровь с лица – когда омыли первый глаз, Совьон вывернулась, как угорь, и вновь ухватилась за Латы. На этот раз – за предплечье. Она рывком притянула его к себе.

– Слушай, – произнесла неожиданно трезво и ясно, будто вспомнила важную мысль. Зрачок в ее синей радужине был такой широкий, что Латы мог глядеться в него, как в зеркало.

– Лежи, – ответил дружинник и попытался высвободиться, но Совьон крепче стиснула пальцы.

Она даже приподнялась на локте, хотя этого ей делать точно не стоило. Но прежде чем нахлынула новая волна боли, Совьон ощерилась зубами, измаранными в черных сгустках.

– Жангал ко мне не подпускай, слышишь? – засипела грозно. – Даже если я сама умолять буду, не смей.

Она обессиленно рухнула на постель, выпуская новый крик. Магожа свернула тряпицу и вложила ей в рот, чтобы заглушить звуки.

– Ну и голосистая, – фыркнула она, измазанная в черном и буром. – Весь лагерь на уши поставишь.

Когда знахарка начала обрабатывать месиво на месте раны, Совьон мягко скользнула в небытие.

* * *

Она кралась по Висму-Ильнен крупной черной волчицей. Ее лапы упруго отталкивались о коряги и тропы, оттененные ломким кружевом инея. На податливой сырой почве оставались ее следы. Совьон бежала сквозь Чащу Сумрака, и исполинские деревья качались под самым небоскатом, темно-синим, с россыпью звезд. Их кроны клонились друг к другу, задевая позвякивающую литавру луны.

Совьон бежала и слышала, как в колючих кустарниках, унизанных пепельно-голубыми листочками, шептались духи. Эти духи знали ее, а она знала их – Совьон было так спокойно, точно она находилась среди родни. Она могла закрыть бузиновые волчьи глаза, но все равно бы отыскала дорогу. Она помнила каждый поворот, каждое дерево и каждый куст, блестящий снопом лаковых диких ягод. Впервые за последние шестнадцать лет Совьон поняла: она дома.

Совьон увидела, как за елями курился прозрачно-серый дым, сливающийся с серебряными звездами. Лапы легко понесли ее вперед, во тьму. Оказавшись перед еловыми ветвями, Совьон протянула руку, чтобы их раздвинуть, – и с удивлением заметила, что рука у нее человеческая. Она шагнула и в обличии женщины вышла на поляну, освещенную подрагивающим светом луны.

На поляне горел костер. Рядом, на приваленном стволе, сидел путник, поигрывающий тоненькой веточкой – на конце плясал огонек. Совьон разглядела, что мужчина был рыжебород и широкоплеч, в его длинных волосах путались травинки и березовые сережки. Он вскинул лицо и приветливо улыбнулся.

– Здравствуй, – сказал Тойву, а Совьон почувствовала, как сердце ледяно трепыхнулось в груди. Тем не менее она поприветствовала его и опустилась подле.

– Что ты тут делаешь? – спросила укоризненно. – Ты же умер.

– Ты тоже, – заметил он.

Совьон долго изучала его спокойные радушные черты и голубые глаза, в которых отражалось пламя. Вина захлестнула ее с головой и пережала ей дыхание.

– Мне так жаль, – горько произнесла она. – Ты погиб из-за меня.

Совьон протянула руку и дотронулась до его лица, но не почувствовала ни тепла, ни холода, ни жесткости бороды. Тойву наклонил голову, слегка зажимая ее ладонь между щекой и плечом. Молчание было хрупким и драгоценным, как кусочек цветного стекла, и Совьон боялась, что кто-нибудь из них потревожит его и заставит пойти паутиной трещин. Сама она не могла сказать ничего, кроме извинений, но и те уже не имели никакого значения.

Ничего уже не имело значения.

Костер трещал, дым тянулся к небу, а они все сидели и сидели рядом, пока лесная глубина Висму-Ильнен не вытолкнула из себя белесый туман. Перламутровые завитки, шипя, как морская пена, просачивались меж ветвей и стелились по земле, затягивая все, чего только касался взгляд.

– Тебе пора, – сказал Тойву.

Совьон приблизилась лбом почти к самому его лбу, стиснула ладони руками. Затем поднялась и пошла вперед не оборачиваясь, а Тойву тоже поглотил туман.

Она знала, куда идти – дальше в лес, во влажную глубину, где не было видно ни зги. Она знала, что там отыщет: большой сруб с куполообразной аркой над входом. Дом, в котором Совьон выросла, к крыльцу которого на закате прибегала растрепанной босоногой девчонкой. И она помнила, кто стоял у самого крыльца: черноволосая женщина, высокая и статная, с напряженными когтистыми руками. У Кейриик Хайре было длинное лицо с крючковатым носом, красивая линия шеи и темные глаза. Одного их взгляда хватало, чтобы вселить ужас в храбрейших из смертных, но на Совьон она никогда так не смотрела. Порой вёльха бывала строга и требовательна, но Совьон