Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

сказала. Злилась, что дед женится на берстонке, чтобы та родила законного наследника, – рассказывал Освальд, хмуря брови и морща нос в попытке изобразить коварную хаггедку. – И поглядите-ка: наша бабка овдовела совсем молодой, нашего отца очень рано не стало, и от чего он умер, скажите на милость? От какой-то болезни, которой даже не видно! Ха! Вот так-то хаггедцы побеждают своих врагов!

– Не было такого, – возразила сестра. – Мама ничего об этом не говорила.

Освальд расплылся в улыбке.

– Мама о многом тебе не говорила.

– Прекрати! – рявкнула Ортрун и вдруг толкнула брата в плечи так сильно, что тот едва не отлетел к стене.

Даже Гоздава, всегда молча и безразлично наблюдавший их ссоры, сделал полшага назад и собрался, как будто готовясь к прыжку. Но вмешательства не потребовалось; Модвин понял по растерянному взгляду сестры, что она сама себя испугалась.

Ортрун выпрямила спину и проговорила непривычно тихо:

– Забивать всем головы своими пьяными бреднями – это слишком даже для тебя. Займись, пожалуйста, делом.

– Ты о моей до смерти законной жене? – спокойно осведомился Освальд, отряхнувшись как ни в чем не бывало. – Немедленно помчусь к ней, как только проинспектирую конюшни! – Он хлопнул Модвина по плечу. – Идем со мной, брат. Две пары глаз всегда лучше одной.

Они пошли обратно по тому же пути, который Модвин только что проделал с Гоздавой и Ортрун. Он слышал издалека, как гетман спросил: «А ты случайно не?..» – а она шикнула: «Збинек!»

Сааргетские конюшни слыли самыми большими в округе – даже после того, как пришлось немного их потеснить, чтобы поставить хозяйственную постройку для казарменной обслуги. Освальд тогда неистово возмущался и всячески этому препятствовал, но в конце концов, получив в качестве подарка от сестры какого-то страшно ценного жеребца, согласился обменять его на некоторое количество коней попроще.

Господин Фретка в любом состоянии прекрасно ориентировался в конюшнях – в самом любимом, наверное, своем месте. Они с Модвином прошли мимо денников с жадно жующими сено лошадьми хорунжих и оказались в окружении тех, что принадлежали лично Освальду.

Не слишком здесь уютно. Чуть-чуть душновато. Еще и тень Сикфары висела между ними, как ширма, – Модвину каждый раз приходилось прилагать усилие, чтобы сдвинуть ее в сторону и начать с братом разговор. Тот же всю дорогу не закрывал рта.

– Чистота и порядок! Ну просто загляденье. О, а вот эту попону я давно не видел…

Модвин только кивал и осторожно на него косился. Обычно Освальд так много болтал, когда напивался, но сейчас ничем таким не пахло. Зато смущало другое.

– Ты выглядишь…

– Дерьмово? – подхватил Освальд.

– Я хотел сказать, ты какой-то уставший, – выдохнул Модвин. – И Ортрун не стоило так на тебя кидаться.

– Ну, она у нас бойкая женщина. Мама это в ней пестовала. Кстати, помнишь седого начальника стражи, с которым мы сидели за столом время от времени? Он еще учил нас с Ортрун обращаться с оружием.

– Угу, – произнес Модвин, что-то такое смутно припоминая.

– Она рассказала тебе, что на самом деле это был Марко Ройда, знаменитый Крушитель Черепов? – поинтересовался Освальд, достав из кармана и вручив ему несколько потемневших яблочных долек.

У Модвина зачесалась шея. Само собой, ему ничего не рассказывали. Освальд скормил гнедому коню угощение и вытер пальцы о грязный чепрак.

– Герой войны в добровольном изгнании. Такая удивительная история. Даже довольно красивая, если не всматриваться в детали. Ортрун не очень любит всматриваться в детали.

– О чем ты говоришь? – спросил Модвин, разглядывая кусочки яблок на ладони, словно в их расположении имелся некий смысл.

– О маме. О ее светлом образе, который Ортрун внушила и тебе, и себе. На самом деле любовь к вину – это у меня наследственное. Матушка тоже порой топила печали в сильванере и потом едва держалась на ногах. Я видел, как она в таком состоянии приставала к нашему седому другу, а он сказал ей: «Отдохни, Мергардис, ты сильно пьяна». Голос у него был погрубее моего, конечно. Как ни странно, после этого он с нами больше не ужинал.

– Как-то несправедливо, – сказал Модвин, как сказал бы о совершенно посторонних людях.

Освальд кивнул.

– Этому Ортрун тоже научилась у мамы.

Они замолчали. Гнедой смотрел на них большим темным глазом и медленно моргал. Модвин покачал головой.

– Так нельзя. Я скажу, чтобы она…

– Не надо, оставь, – отмахнулся Освальд. – Я скоро умру, а тебе предстоит еще иметь с ней дело.

– Не говори так, – опешил Модвин. – Не говори, что скоро умрешь.

Освальд посмотрел на него, с кривой ухмылкой выправил рубаху из штанов и задрал до самой груди. Модвин отшатнулся. Живот брата напоминал огромный синяк.

– Думаю, вот это красные сорта. – Освальд изящно, как оценщик, обвел рукой тонкие кровавые узоры на коже. – А тут, наверное, мой любимый сильванер. – Он похлопал пупок, от которого разбегались вздувшиеся вены. – Я всегда знал, куда меня приведет такая жизнь. Любая жизнь, конечно, приводит к смерти рано или поздно, но я особой породы.

– Ортрун знает? – спросил Модвин, с трудом ворочая языком.

– Имеешь в виду, говорил ли я ей? – уточнил Освальд, запихивая обратно полы рубахи. – Нет, не говорил. Знает ли она? Вероятно, даже дольше меня.

– И ничего не делает?

– А что тут сделаешь? Не расстраивайся, ты тоже когда-нибудь умрешь.

– Но ты же… Тебе нет даже тридцати.

– Всегда найдется кто-то, кому повезло меньше. Тебе я не завидую, например.

– Почему? – хрипнул Модвин. У него неожиданно пересохло в горле.

– Я, к счастью, сумел избежать отцовства, – заговорил Освальд деловым тоном, как будто речь шла о племенном жеребце, – так что на моей совести не будет лишней сломанной судьбы. Однако на факт твоего рождения я никак повлиять не мог, поэтому ты останешься со всем этим, – неопределенно развел он руками, – один на один. – Освальд вздохнул. – Гребаная политика. Хорошо, что ты уже достаточно взрослый, чтобы постоять за себя.

Модвин, достаточно взрослый, чтобы постоять за себя, только теперь начал осознавать, что происходит. Живот стиснуло тошнотворной судорогой.

У Освальда нет детей. После его смерти замок, деньги, земля и проблемы перейдут от старшего брата к младшему. К нему, Модвину Фретке, который не готов… ни к чему.

– Сколько ты еще проживешь? – просипел он, не справляясь с собственным голосом.

– Не знаю и знать не хочу, – с мучительной откровенностью сказал Освальд. – Мне все равно. Каждый новый день похож на предыдущий, как близнец. Какая разница, сколько их осталось.

Его слова засели у Модвина в голове и не желали оттуда уходить.

Он поднимался по лестнице внутри замковой башни и старался не наступить в