Дженнак неуязвимый - Михаил Ахманов

занавес существовал в его сознании - преграда или барьер, отделявший его личность и память от памяти предков, от Ахау Одисса и пришедших с ним богов. Он, Дженнак, обладал особым даром, мог проникнуть сквозь эту завесу и что-то разглядеть - картины другого мира или смутные контуры грядущего. Но значит ли это, что он говорит с богами?..

Слушая тихую песню водяной струи, он повторил слова из

Книги Тайн, запечатленные на Листах Арсолана. Что есть бог? Существо, наделенное бессмертием, силой и мудростью... Что есть человек? Существо, наделенное телом, свободой и разумом... Но свобода - та же сила, а разум - мудрость, и в этом человек равняется богам. И если тело, его тело кинну, не подвластно смерти, то чем он отличается от бога? Только неясностью предназначения? Но, возможно, прожив еще век-другой, он поймет и это, научится верно читать знаки судьбы?..

Вселенная исчезла, стихла мелодия воды, и темный занавес возник в сознании Дженнака. Привычным усилием он разорвал его, готовый приобщиться к чудесам иного мира, но не увидел ни странных машин, ни зданий из хрусталя, ни жутких костров,

ни людей в непривычных одеждах - ничего, что являлось ему в прошлых видениях. Перед ним было женское лицо: молодая девушка, похожая на Чоллу и Вианну, но, несомненно, не дочь Чантара и не его чакчан, погибшая в Фирате. Ее волосы были черными и блестящими, шея - стройнее пальмы, брови выгибались изящной аркой, а золотисто-бледная кожа, зелень глаз и пухлые губы служили доказательством того, что девушка - из семьи светлорожденных. Черты ее были не такими нежными и мягкими, как у Вианны, но и надменности Чоллы в ней не ощущалось - скорее, сила, уверенность в себе и ум. Девушка смотрела на Дженнака, но словно бы не видела его, и он догадался, что путь к ней не близок. Не тот путь, что ведет по морю или пустыне, по горам или лесам, а дорога сквозь время, которую одолеваешь день за днем и год за годом... Что-то подсказывало ему - это видение из грядущего, эта женщина еще не родилась, но встреча с нею неизбежна, как солнечный восход, как многие тысячи восходов, что разделяют их в океане времени.

«Ты ко мне придешь! Придешь!» - подумал Дженнак и очнулся.

Над ним, с факелом в руках, стоял Чиграда.

   - Похоже, ты оказался здесь не зря, - молвил жрец.

   - Не зря, - подтвердил Дженнак, поднимаясь и массируя затекшую поясницу.

   - Боги говорили с тобой?

   - Во всяком случае, они не молчали.

   - Хвала Шестерым! И что же ты узрел? Ты - ахау, большой человек... увиденное тобой определяет судьбы мира...

   - Нет, ничего такого, - Дженнак покачал головой. - Это видение касается не мира, а только личной моей судьбы.

   - И что это было? Что обещали тебе боги?

   - Счастье, - ответил Дженнак и улыбнулся.

* * *

Святилище Глас Грома, 1811 год от Пришествия Оримби Мооль

Спустя много лет после этой беседы в храм пришел юноша из страны Асатл. Случилось это в первый летний месяц, Месяц Света, когда лес уже стоит во всем великолепии, а на полянах распускаются цветы. Чиграда давно уже умер, и после него сменилось пять или шесть аххалей, не светлорожденных долгожителей, а обычных людей, в большинстве своем тайонельцев. Северная страна была уже другой; названия многих племен, потомков Медведя, Совы, Ворона или Рыси, были почти забыты, часть охотников сделалась земледельцами, выросли города и селения, пролегли между ними дороги, а по морю Тайон поплыли вместо утлых челнов купеческие корабли. Правил же в этих краях совет Тайонела, что назывался Тропой Мудрейших, и простиралась его власть от границ Одиссара и Асатла до Ледяных Земель. Собственно, Ледяные Земли тоже подчинялись Тропе, так как между ней и вождями туванну, населявшими далекий север, был заключен договор покровительства.

Что до святилища Глас Грома, то оно процветало. Дикари, сокрушившие некогда Дом Тайонела, считали себя его наследниками и очень гордились тем, что есть в их землях древнее святое место, и к тому такое, где боги говорят с людьми. Впрочем, их считали дикарями лишь надменные аситы, в то время как Одиссар, Кейтаб и даже далекая Арсолана торговали с Тайонелом, богатым железом, мехами, медом и сладким кленовым соком. А еще - искусными воинами, непобедимыми в своих лесах, где не пройдут ни конница, ни боевые машины, ни тягачи с метателями. Одиссар хранил с Тайонелом мир, а вот аситы пытались вторгнуться в Лесные Владения, но всякий раз безуспешно.

Храм у гигантского водопада считался неприкосновенным, и любой человек, хоть из Эйпонны, хоть из земель за Океанами Восхода и Заката, мог прийти сюда, сесть в пещере у колодца и обратиться к Шестерым. Мог поступить иначе - просить жреца или самого аххаля, чтобы кто-то из них послушал шепот водяной струи и объявил пришедшему, что посоветовали боги. Об этом и просил юноша-асит.

Он был худощавым, но мускулистым и крепким, с метательным топориком на перевязи, в изорванной и перепачканной в пыли одежде. Прислужники храма вымыли его, сменили одеяние и отвели к аххалю, чье имя было Квана Бехсо. Этот старый мудрец, родом из Коатля, атлийцем не являлся, а происходил из племени, жившего на границе с Одиссаром, и, в отличие от народа Страны Гор, не питал презрения к сирым и убогим. Обладая умом и редкой проницательностью, он старался проникнуть в души паломников, особенно молодых, так как они были нечастыми гостями - молодость, как известно, беспечна. Но юный асит таким не выглядел; он, скорее, казался несчастным и угнетенным тяжкой думой.

   - Откуда ты родом, сын мой? - спросил Квана Бехсо, всматриваясь в зеленоватые зрачки пришельца.

   - Из племени отанчей, что обитает в великой западной степи, - откликнулся юноша. - Мое имя Ро Невара, и видел я семнадцать весен.

   - Значит, ты тассит, а не атлиец, - произнес аххаль, с большим сомнением разглядывая юношу. - Но в самом ли деле ты отанч? Конечно, отанчи могучее племя и были в древности опорой Дома Мейтассы и ахау Ко’ко’наты, да и сейчас, когда сменилась династия светлорожденных, этот народ силен и грозен. Но, не сочти за обиду, ты не похож на отанча. Кожа твоя светлее, губы ярче, а глаза не темные, а зеленые.

Юноша побледнел. Должно быть, аххалю удалось увидеть то, чего остальные не замечали.

   - Ты можешь не тревожиться, сын мой, - молвил Квана Бехсо. - Я клянусь, что твои слова не разлетятся по ветру как сухие листья. Ты из рода светлорожденных?

   - Да, —