Фантастика 2025-68 - Алексей Владимирович Калинин

– Понятное дело, добровольцев хватало. Греки были, они из армии в Этерию перешли. Им хорошо, они открыто ходят, вид у них, как у местных, язык они знают, а сами местные их туркам не выдадут… А вот тебе придется тут, в подполье, пока прятаться. Или в горы уйти. Это тоже можно…

Наверное, несмотря на то что в тайнике было не очень светло, лицо отразило мои чувства, потому что Карен перебил себя:

– Что, Юра-джан, не любишь войну?

– Не люблю, Карен, – ответил я честно и серьезно. – Война, она души уродует. Я еще ребенком был, когда моя семья от войны убежала, но место, где я вырос, которое любил, стало чужим. Моего отца искалечили за то, что он просто нес в те края прогресс. Нам пришлось бежать, бросая все. Так что, Карен, я не люблю войну.

Карен помолчал. Пожевал губами. И продолжил еле слышно:

– Так ведь и я не люблю, Юра. И мне тоже пришлось все бросить и бежать. Но я свое место нашел. Вложил сюда душу, вложил труд, и – нашел. Своей, Юра, земля может стать. Но не любая. Каждому свое подходит…

Мы помолчали, потом он повернулся и жестом поманил за собой. На какое-то время любые слова стали лживы.

Коридор оказался неожиданно длинным, с поворотами. Впрочем, света от лампы вполне хватало, так что проблем у нас не возникало.

Так же молча Карен открыл очередной тайный ход, и мы снова оказались в подвале.

– Это подвал флигеля, – нарушил он молчание. Здание отдельное от дома, да еще за сараем. На окраине города. Так что, Юра, иногда сможешь выйти погулять. Ночью. А днем, извини, нет! Приметен ты слишком!

– Ну, все, Юра, пора мне к начальнику полиции бежать. А ты пока в подвале посиди.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Нам не повезло, просто не повезло. Для начала, моя нога так разболелась, что до дома Карена я добирался добрых полчаса. Во-вторых, как выяснилось потом, один из участников засады затаился и выжил. Так что тревога поднялась даже почти моментально, патрули наводнили улицы и окрестности города всего через несколько минут после того, как я вошел в дом Карена. Ну а в-третьих, и это главное, в казармах Сотни в этот момент не было Карабарса. А раз не было его, то и все остальные офицеры тоже разбрелись по разным местам для «активного отдыха».

Так что командовали Сотней в этот момент чавуши. Они «тряхнули» Чернильницу, расспросили, что за человека он заметил, и тот торопливо выложил им все, что знал. Нет, может, в нормальной части и после этого младшие командиры ограничились бы выставлением постов. Но это ж были иррегуляры, привыкшие больше «разбираться» с безоружным населением, устраивать погромы, самосуды и вешать… А Янычара, самого боевого чавуша Сотни, они очень уважали. Поэтому, услышав, что его убил русский, которого приютила у себя в усадьбе госпожа Беляева, а покрывал начальник полиции, они, ничтоже сумняшеся, арестовали начальника полиции и заперли его у себя в подвале, предварительно крепко побив во время «допроса». Кое-кто из горячих голов даже предлагал его вздернуть, но их быстро остудили. Мол, вешать рано, сотник, как вернется, захочет еще допросить «предателя».

К сожалению, на этом «блюстители закона и порядка», не зная, кому еще отомстить (меня-то не было), не остыли, а только еще пуще расходились. Когда накал страстей достиг пика, они собрали толпу и отправились громить усадьбу Анны Валерьевны.

Я там не был и описывать, что происходило, не могу. Но, похоже, что кто-то из мужчин выстрелил пару раз, надеясь остудить погромщиков. Те же еще больше озверели. В живых не оставили никого. Вообще никого. Кого забили, кого мучали до смерти, а ту часть обитателей усадьбы, которая заперлась и выстрелами не подпускала к себе, просто сожгли заживо.

Когда я услышал об этом, я выл целый вечер, просто выл и винил во всем себя. Потом рвался мстить, чуть не подрался с Кареном. Потом тупо накачался узо[28] и провалился в черноту…»

Крит, Ханья, 26 октября 1896 года, понедельник

Карабарс не раз проклинал свое невезение! Это ж надо так, стоило ему на денек отлучиться, так именно в этот день русский устроил его Сотне настоящее побоище, а потом как под землю канул. Так этого мало, все офицеры, разумеется, отсутствовали, а недоумки-подчиненные не придумали ничего лучше, как разгромить усадьбу одной из самых уважаемых гражданок города, в придачу арестовав и избив начальника полиции.

Разумеется, кади устроил самое жесткое разбирательство. Спасло только то, что каймакам Паша-заде, не менее уважаемый человек, в этом случае принял сторону Сотни. Ведь семь трупов налицо. И напал этот русский на патруль в глухом месте, что, конечно же, выдавало злой умысел. А начальник полиции его, это исчадье ада, покрывал и даже допросить не давал.

Так что отбиться от нападок и обвинений удалось. Власти и начальство даже соизволили вынести официальную благодарность за борьбу с мятежниками. Погибшую семерку хоронили как героев, а их имена, как обещал Паша-заде, будут навечно написаны на стенах казармы. Начальника же полиции кади отпустил, но отстранил от службы, приказав к тому же не покидать город.

Однако в обстановке неофициальной и кади, и каймакам высказали сотнику много неприятного. И сказали, что им надоело прикрывать его задницу от неприятностей. Так что еще одна такая выходка…

Карабарс же, как и положено у служивых, донес недовольство начальства до подчиненных, причем с существенным усилением. Сотня моталась в маршах и погибала в патрулях.

А он еще раз обдумывал результаты допросов своих подчиненных. Русского надо разыскать и наказать, это даже не вопрос. К нему вели две ниточки: начальник полиции и та еврейка, с которой его видел Чернильница.

Но начальника полиции сейчас трогать себе дороже. Гибель госпожи Беляевой он воспринял нервно, даже у кади порывался на Карабарса с саблей наброситься, еле угомонили. Да и взять его тихо не получится, а шум сейчас сотнику был совсем не нужен. А вот евреечка… Нет, и ее без шума не возьмешь, но кто сказал, что ее арестуют именно ребята его Сотни? А если «неизвестные грабители»? Евреев всегда грабят, при чем тут он и его Сотня? А еврейку потом можно и продать, она девчонка симпатичная, за нее дорого дадут… Тройная польза выйдет: и она никому ничего лишнего не расскажет, и деньги за нее хорошие дадут, и он, что ему надо, узнает… Ну и ей польза, поживет еще… Да еще и в достатке поживет, такую красотку только в гарем и продадут… Только вот ребят надо отбирать как можно более толковых, чтобы не наследили. И предупредить их, чтобы грабили бы по-настоящему, но мужиков не убивали и даже не особо калечили. Жених-то этой Сарочки, оказывается, в городе человек известный, если убьют, лишний шум выйдет…

А его ребятам лишнее поощрение выйдет. У евреев всегда ведь есть чем поживиться.

Крит, Ханья, 27 октября 1896 года, вторник, вскоре после полуночи

– И все-таки, какая же ты смелая! – восхищенно округлив глаза, прошептала Софочка Саре.

Потом, не дождавшись ответа, приподнялась на кровати и уже громче продолжила:

– Нет, правда, я бы струсила вот так, как ты, отстать от родных и остаться в Ханье одной!

– Так я не одна осталась! – польщенно улыбнулась Сарочка. – А с Яном. С моим Янчиком!

При этих ее словах Софочка еле удержалась, чтобы не врезать этой дуре. Нет, ну надо же! Вот почему так? Ей, бедной сироте, выбора, за кого идти замуж, не было. За кого Полтора жида велит, за того и пойдет, потому как иначе приданого не видать. А кому она нужна – без приданого? Только босяку какому-нибудь. Или шаромыжнику, который в Турцию потом продаст![29]

Нет уж! Пусть бреднями про любовь другие себе голову дурят, а ей, дочке выкреста[30]-лютеранина, за любого приличного жениха держаться надо двумя руками, а не взбрыкивать. Тем более что она – сирота, и в Одессе – пришлая. Всех достоинств, что у себя в Данциге[31] неплохо немецкий изучила.

Она, пока на Крит плыли, от счастья себя не помнила. Ну как же! В Одессе все знали, если Полтора жида возьмется уговаривать – кого хочешь уболтает! Так что Ян, можно сказать, почти что ее жених. И какой завидный жених! Молодой еще, богатый, хорош собой, в Ханье этой его уважают, почти как в Одессе – дядю Переса. Да и дядя, несомненно, при такой свадьбе хорошее приданое даст. Казалось, вот оно – счастье, рукой подать!

И тут на тебе! Появилась эта Сарочка и все испортила! Как же «ее Янчик»! Но ведь и правда ее. Видела она, как Ян Гольдберг на эту Сарочку смотрит, слышала, как разговаривает. Нет, шансов у нее, у Софы, совершенно точно не осталось. Так что лучше отношения не портить, тем более что поселили