Корпус обреченных - Алекс Хай

Интерлюдия

Ново-Павловский дворец, Санкт-Петербург

— Вы говорили, это их раздавит! И что же мы наблюдаем? Их репутация только укрепилась, статус вырос, и имя этой семейки теперь во всех газетах! Они еще позволяют себе наглость устаивать бал осенью и приглашать на него императора! Это был ваш план? Ради него мы рискнули всем⁈

Женщина средних лет в строгом платье яростно швырнула на стол журнал, и тот, приземлившись, свернул чашку. Раздался звон фарфора, на персидском ковре растеклась темная лужица.

Темноволосый мужчина медленно наклонился, поднял чашку и принялся задумчиво рассматривать орнамент.

— Вы слишком много думаете о Николаевых, ваше высочество, — наконец, сказал он. — Лучше направьте свою энергию в созидательное русло. Я все еще не вижу достойных сватов для Виктории на нашем пороге. На какую дату вы пригласили великого князя Владимира Андреевича?

Женщина побагровела от гнева.

— Это вы, ваше высочество, сделали все для того, чтобы наша младшая дочь не нашла себе достойную партию! Павел пойдет под суд и лишится привилегий. Катерина сбежала в Спецкорпус от старого пердуна, за которого вы хотели ее выдать. А теперь вы хотите разрушить жизнь нашей второй дочери браком с все тем же старым пердуном?

Мужчина застыл от неожиданной дерзости и молча взглянул на собеседницу. А затем со всего размаха запустил чашкой в стену за спиной женщины — раздался жалобный звон. Глаза мужчины окрасились синим, на руке ярко вспыхнул эфиром сапфировый перстень.

Женщина вскрикнула и отпрянула, когда он двинулся на нее.

— Вы забываетесь, ваше высочество, — угрожающим шепотом проговорил мужчина. — Забываете, из какой нищеты вас вытащил брак со мной. Благодарите бога за то, что брак с вами почти не повлиял на магический потенциал наших детей. Только это вас все еще спасает.

Женщина опустила глаза и принялась нервно теребить складки платья.

— Прошу прощения, ваше высочество.

— Я не потерплю еще и вашего неповиновения, дражайшая супруга. Поэтому если я сказал, что Виктория должна выйти за великого князя, то она это сделает. Это единственный способ поправить положение нашей семьи. И вы это сделаете, чего бы вам ни стоило. Помолвка нужна в ближайшее время. Этот старый пердун астрономически богат, и его богатство должно стать нашим. Устройте это. Я же пока что разберусь с Николаевыми.

Женщина печально усмехнулась.

— И каким же образом вы планируете это сделать, ваше высочество? Вы отвергли Юсуповых — и теперь они встали на сторону Николаевых. Их одарил вниманием император, и теперь никто не посмеет и косого взгляда бросить на эту семейку выскочек. От нас же, наоборот, все отвернулись! Стоило ветру смениться — и где все эти Дома сейчас? Где наша поддержка? Поджав хвосты, они бросились лебезить перед врагом!

Мужчина скривился в презрительной гримасе.

— На них никогда не следовало полагаться всерьез. Триста лет они возносились и падали, богатели и теряли все нажитое — лишь по воле государей. Они словно стадо овец, что блеет по указке императоров. Но мы — не они. Мы все еще Романовы. И мы об этом напомним.

Женщина принялась нервно расхаживать по комнате.

— Каким же образом? У нас почти ничего не осталось…

Мужчина улыбнулся.

— Будьте спокойны, ваше высочество. У нас есть больше, чем вам кажется. Пока они резвятся на балах и совершают подвиги, мы реализуем то, что давно решено. Из всех друзей я полагаюсь лишь на тех, в ком, как и во мне, течет романовская кровь. И такие друзья у нас есть…

Глава 15

— Какой он большой! А вблизи еще красивее, чем на фотографиях… Леш, а внутри он какой?

Таня восхищенно разглядывала фасады Михайловского замка. Погода смилостивилась, дождь закончился и наконец-то выглянуло солнце. Бледно-оранжевые стены с белыми декоративными элементами сейчас смотрелись совсем не мрачно. Наоборот, замок даже казался немного романтичным.

— Его же строил император Павел, — отозвался я, приобняв сестру за плечи. — Он не любил позолоту и предпочитал строгие интерьеры. Так что внутри там все довольно скромно.

— Жаль, что я смогу попасть туда еще не скоро…

— Не торопись там оказаться, Тань. Поживи спокойно, пока я разведываю обстановку.

Сестра крепко сжала мою ладонь и, кажется, всхлипнула.

— Так не хочу тебя отпускать… Мы же почти всегда были вместе. Ты столь многому меня научил, а теперь… Не знаю, как я буду без твоих советов.

— Уверен, ты прекрасно справишься, Танюш. И я не хочу расставаться. Но так нужно. К тому же если не наберу грубых провинностей, меня иногда будут отпускать в увольнительную. Сможем видеться.

Она смогла взять себя в руки, быстро смахнула проступившие слезы и подняла на меня глаза.

— Очень на это надеюсь. Потому что ты так и не сводил меня в театр!

— Ишь какая вы злопамятная, Татьяна Иоанновна! У нас были дела немного масштабнее…

Я притворился, что собрался ее пощекотать — сестра панически боялась щекотки, и Таня отскочила от меня, размахивая руками. С плеча на сгиб локтя сползла та самая лавандовая сумочка — девушка носила ее с удовольствием.

Тем временем подошли родители. Прощание должно было состояться прямо здесь, на каменном мосту через ров, что отделял проезжую часть от главного входа. Множество дорогих автомобилей забили обочины — все семьи приехали проводить своих отпрысков в Спецкорпус.

— Ваши вещи, Алексей Иоаннович, — Аграфена поставила передо мной дорожный саквояж, в который я сложил все необходимое. Много брать не было смысла: теперь заботы о моей заднице и внешнем виде возьмет себя ведомство.

— Спасибо, Феня.

Помощница матушки, как обычно, держалась отстраненно, но от меня не укрылось, что она переживала. Тоже настолько ко мне привыкла, что теперь тосковала. Да и мне будет ее не хватать — Феня давно стала мне как родственница.

Матушка нервно перебирала жемчужины браслета. В нашей семье не было принято демонстрировать эмоции на людях, но это не мешало нам их испытывать. И я понимал, что ей будет тяжелее, чем отцу. Со мной она провела больше времени. Не знаю, любила ли она меня сильнее — я вообще не хотел задаваться подобными вопросами. Но я был ее опорой и помощником и в Выборге, и в Петербурге.

— К черту долгие прощания, — не выдержала светлейшая княгиня. — Предпочту разрыдаться уже в автомобиле, а не здесь. Не хочу тебя позорить.

И она