"Фантастика 2025-170". Компиляция. Книги 1-30 - Анатолий Анатольевич Логинов

Она не расщепила меня, не уничтожила. Я в порядке.

Но, оборачиваясь, все четыре брата сверлят меня глазами, и Константин роняет странную реплику:

– Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Замечаю, что в ту же секунду ладонь черного духа опускается на плечо Яна. Мой дракон спешно отворачивается от меня.

Что означает эта фраза? Что означает мое соприкосновение с Тьмой? Не представляю.

Мысли путаются, голова гудит, в ней не находится места тревоге и волнениям по этому поводу. Она переполнена произошедшими событиями и предстоящими, и я выталкиваю помыслы из своего сознания, развеиваю в раскаленном дуновении ветра, хороню в земле пекла, усеянной галькой из драгоценных камней.

Валентина умолкает, но тягостные вздохи рядом со мной заставляют меня чуть приподняться. Кто-то плачет, но не она. В нескольких шагах от нас обеих застыла Александра. Ее руки сложены на груди, периодически она подносит ладонь к лицу, утирает слезы и начинает в нервном порыве всхлипывать, в то же время гневно поглядывая на старшую сестру.

Не знаю точно, по ком или о чем она горевала, но, вероятно, одной из причин был отец – вдобавок Саша злилась на сестру за то, что та не просто позволила братьям одолеть Владыку пекла, а самолично обезоружила Смога, моргнув, раскрошив его тело в пыль одним взмахом длинных ресниц.

Кем бы он ни был, Александра любила его. Как бы ужасно он со всеми ними не поступал, она не могла избавиться от врожденной, навязанной природой и вселенной, безусловной любви.

Но, кроме того, Александра смотрела и на меня, и ее губы прошептали почти беззвучное «прости». Что удивило меня.

Затем она перевела взгляд на Яна, который уже давно разговаривал о чем-то с Константином, впилась глазами в спину старшего брата, вновь прошептала «прости» и продолжала плакать.

Это наталкивало меня на догадки о том, что Александра все же не питала ненависти к брату. Возможно, сердилась, но не пылала лютой злобой. Она винила себя за то, что дала мне упасть в озеро, хотя это и было сущей случайностью, неосторожностью. Она сделала так совершенно не специально и корила себя за то, что произошло в зале зловещего замка.

Александра как бы застряла между двух огней, разрывалась между чувствами к отцу и братьям с сестрой, между двумя сторонами, которые противостояли друг другу, но которые до сих пор оставались ее семьей.

Я могла ее понять, после нашей беседы у озера. И ответа на то, правильно ли она поступала, не отказываясь от отца, несмотря ни на что, – у меня не имелось. Возможно, у нее не было иного выбора.

Александра находилась еще в начале пути, ей еще предстоит многое осознать. Как и Смогу, если его не расщепили, ведь до последнего момента перед потерей сознания я так и не увидела синих искр. И времени для переосмысления своих поступков у Владыки пекла теперь предостаточно – целая вечность.

Ткань покрывает мои ключицы – руки Валентины застегивают пуговицы черного платья на моей шее. А после она протягивает ладонь, чтобы помочь встать.

Когда оказываюсь на ногах, слегка покачиваюсь, и Валентина подхватывает меня под локоть и дает мне опереться на свою руку. Другой, свободной, она проводит по моим волосам, поправляя пряди, и – как мне на мгновение мерещится – гладит меня, бережно и мягко, как ласкала бы ребенка.

Смотрю на нее недоверчиво, оторопело, но она не обращает на мою реакцию никакого внимания, ее взгляд направлен на братьев. От озарившихся сиреневым светом радужек исходит влажный блеск, словно от собравшихся в них слез, не выпускаемых усилием воли наружу. Или же от страха, который захватил ее от осознания того, что именно она совершила, и пока не отпустившего, хотя все уже кончено.

Но теперь она сделала то, что должна была. Она не оставила Яна в одиночестве противостоять отцу. Никто из них не бросил его, как в былые времена, когда следовало принять решение сражаться.

Они не покинули ни Яна, ни Константина, боровшегося в память о своей личной трагедии, когда из боли родилась невиданная сила, позволившая наконец одолеть отца, не допустившая вновь случиться несчастью.

– Что с Чернобогом? – спрашиваю я, пока мы стоим поодаль от мужчин, укрытых тенями, отбрасываемыми замком.

Над огромным зданием бурлит алое светило, извергающее в небо всполохи лавы и огня.

– Он пробудет некоторое время в пекле, – ровно отвечает она, застыв и не моргая. – В своем доме. В одной из клеток в собственной тюрьме.

Значит, они не расщепили его. Не смогли или не захотели… Верное ли это решение – судить не мне. Пытаюсь смутно представить, но не могу вообразить, сколько времени, веков, тысяч или сотен тысяч лет понадобится Чернобогу провести в заточении, чтобы осознать, сколько же зла он натворил, а потом – раскаяться и измениться.

Троян провел в клетке тысячелетие, что даже на малую долю не успело повлиять на него.

– Он ни для кого бы этого не сделал, – говорит глухим голосом дракониха. Слишком серьезным, нехарактерным для нее.

– Что? – переспрашиваю я, недоумевая.

Ее лицо сродни непроницаемой маске.

– Ян никогда и ни за что не сдался бы ему в плен, понимаешь? Ни ради кого-то из нас. Он не поступил бы так ради братьев или ради меня. Это худшее, что с ним могло бы произойти. Но тем не менее он на это пошел ради тебя.

Вспоминаю момент в зале с бассейном, когда Ян начал опускаться перед отцом на колени.

– Я не думала, что он так поступит, – призналась я.

– Ты была удивлена? – переспросила она и, не дожидаясь моего ответа, добавила: – Я определенно да.

До этого на кону стоял весь мир. И Ян не пожертвовал мной, чтобы его спасти.

А потом на кону оказалась его свобода, и он собирался расплатиться ею в обмен на меня.

Радужки Валентины зарделись пурпурным, в них зажегся былой огонь – и она ожила. Тронула мою щеку, принявшись вытирать лицо от пыли и сажи. Ее прикосновения были осторожными и заботливыми. Я узнавала и не узнавала ее одновременно.

Она вдруг начала вести себя со мной несколько по-иному, но в чем же именно было дело? А может, я по какой-то причине перестала чувствовать страх и напряжение, находясь рядом с ней? Или она стала ко мне на йоту терпимее и добрее?

– Он привязан к тебе, какого бы рода ни была эта привязанность, –