Алексей Евтушенко - Отвези меня домой

Присутствующие безмолвствовали.

Егор посмотрел на Зою и каким-то шестым чувством понял, что она сейчас не выдержит и вмешается в этот мерзкий национальный конфликт. Пора было срочно что-то предпринимать.

И Егор предпринял.

Он поставил чашку с недопитым кофе, вылез из-за стола, распрямился во весь свой стовосьмидесятисемисантиметровый рост и рявкнул:

– Пр-рекратить безобразие!

Двое в камуфляже прервали свою тяжёлую работу и обернулись (белокурый юноша с лицом, полностью залитым кровью, тут же беззвучно сполз по стене на пол). Третий, у стойки, отставил чашку и удовлетвороённо улыбнулся.

– Дывысь-ка, хлопци! – показал он пальцем на Егора. – Захистник знайшовся нарешти![3] А я вже думав, що…

Он оттолкнулся от стойки и попытался ударить Егора ногой в челюсть. Было понятно, что он занимался каратэ или, возможно, рукопашным боем, но явно недостаточно для того, чтобы свалить с ног человека, учившегося драться не в полуподвальных спортивных залах, а на беспощадных улочках Нахаловки и Богатяновки в славном городе Ростове-на-Дону. К тому же делал он всё хоть и старательно, но слишком медленно, и Егор успел сделать шаг вперёд и вправо, ухватил противника одной рукой за пояс, а второй – за воротник и, поднатужившись, швырнул его на столик, за которым ещё две минуты назад получал полное удовольствие от жизни. Столику это явно не понравилось, и он, переворачиваясь, возмущённо загремел, роняя на пол и чашку, и блюдце, и стеклянную пустую рюмку. Вся эта посуда немедленно с весёлым звоном разбилась, а незадачливый каратист с национальным уклоном, предварительно крепко приложившись головой к металлической спинке стула (и тоже с грохотом его перевернув), рухнул мордой прямо в осколки и тут же дико заорал. Потому что, когда попадаешь лицом в битое стекло – это больно.

Егор повернулся и шагнул к оставшимся двоим. Оставшиеся попятились.

Видимо, любитель чужого кофе, которого он только что выключил из игры, был их вожаком и теперь они явно испугались. Тем более, что оба были почти на голову ниже Егора и гораздо уже в плечах.

– Забирайте вашу падаль, – негромко процедил Егор сквозь зубы, – и валите отсюда.

Он слегка посторонился, давая им дорогу, и внимательно проследил за тем, чтобы его указание было незамедлительно выполнено.

– А ещё раз вас тут увижу – прибью, – добавил он в спину исчезающей в дверях троице.

– Цэ мы ще побачимо, кто кого прыбье – тихо, но так, чтобы его услышали, пробормотал начавший приходить в себя вожак.

Егор усмехнулся, заложил колечком два пальца в рот, и оглушительный, лихой, разбойничий казачий свист буквально вытолкнул на улицу всех троих.

– Браво, юноша, – зааплодировала Вера. Она вышла из-за стойки и вместе с двумя девочками, знакомыми белокурого, уже оказывала ему первую помощь. – Только я бы посоветовала сейчас всем присутствующим покинуть помещение как можно быстрее, а я закрою кафе. Что это на них сегодня нашло, не понимаю. Вроде бы раньше они нас не трогали…

– Это, наверное, всё из-за вчерашнего… – всхлипнула одна из девчушек. – Дима читал стихи на вечере в нашем клубе – свои, Митровского, Гуренина… ну и высказался в том смысле, что русскоязычным коренным львовянам житья в городе не стало и что это самый настоящий геноцид и фашизм… Господи, что они с ним сделали, сволочи! Он же весь в крови!

– А ну-ка… – Егор подмигнул Зое, которая пребывала в явной растерянности и склонился над избитым.

Белокурого Диму к этому времени уже посадили на стул и вытерли с лица кровь.

Так. Верхняя губа рассечена. Бровь тоже рассечена. Нос, кажется, цел… ну и, разумеется, два шикарных «фонаря» под обеими глазами. Ничего страшного, в общем. У него самого, помнится, бывало и хуже. И даже гораздо хуже.

– Жить будет, – Егор выпрямился. – Но в травматологический пункт обратиться не помешает. – Привет, Зоенька. Какая встреча, а?!

– Егор… – Зоя подошла вплотную, и Егор осторожно, как бы опасаясь отказа, поцеловал её в губы.

– Вот те на! – засмеялась Вера. – Вы что, знакомы?

– Некоторым образом, – слегка поклонился Егор и представился. – Егор.

– Вера, – она протянула ему изящную кисть, и Егор, не задумываясь ни на секунду, наклонился и поцеловал эту руку.

– О! – восхитилась Вера. – Пан не только умеет драться, но и обучен хорошим манерам! Зоенька, где ты отхватила такого мужчину?! Я уж думала, что такие все вымерли, но, слава Пресвятой Деве Марии, кажется, я ошибалась… Вы тоже ростовчанин, как и моя племянница?

– К вашим услугам, – ещё раз поклонился Егор, ощущая, что его невеликий запас изысканных манер стремительно сокращается. – Зоя, у тебя очаровательная тётя, а кофе, который она готовит, просто не имеет себе равных!

– Я вот стою и думаю, – сказала Зоя, – то ли мне приревновать, то ли не стоит…

– Стоит, Зоенька, – с самым серьёзным видом заверила очаровательная тётя. – Поверь моему опыту – ревновать стоит всегда хотя бы потому, что в девяносто девяти случаях из ста твоя ревность будет имееть под собой все основания. Не всегда., правда, стоит свою ревность показывать… Впрочем, для обмена опытом, я думаю, у нас ещё будет более подходящее время. А пока, дети мои, советую вам исчезнуть, потому как, неровен час, эти подонки вернутся и вернутся не одни.

– Я тебя тут одну не брошу, – решительно заявила Зоя.

– А с чего ты взяла, что я собираюсь здесь оставаться? – удивилась тётя. – Нет, раз уж в моём кафе начали происходить подобные вещи, то самое время пришло навестить одного моего старого знакомого. Что я сейчас же и сделаю, как только вас провожу. Кстати, по улицам вам сегодня шляться я не советую. Да и завтра, пожалуй, тоже, – добавила она подумав. – Лучше всего идите-ка вы домой и займитесь каким-нибудь приятным делом. Например, поцелуями… ну и всем прочим. Я вернусь поздно или, что всего вероятнее, совсем сегодня не вернусь. Егор, вы где остановились во Львове? У друзей?

– У меня здесь мама живёт, – скромно ответил Егор, несколько смущённый тётиной откровенностью.

– Что вы говорите… А как её… ох, нет! Потом, всё потом! – и она буквально вытолкнула Егора и Зою из кафе на улицу.

Зоина тётка жила в совершенно шикарной трёхкомнатной квартире на улице имени польского художника Матейка, в двадцати пяти минутах медленной ходьбы от площади Рынок, совсем рядом с которой и располагалось кафе на улице Армянская.

Но добрались они до этой квартиры минут за пятнадцать, потому что не шли, как положено ходить во Львове – спокойно и не торопясь, а чуть ли не бежали, взявшись за руки.

И всю великолепную прелесть этой самой квартиры Егор оценил много позже, потому что целоваться и раздеваться они начали сразу же, как только переступили порог и захлопнули дверь.

В широкую двуспальную кровать они упали уже практически голыми, а их долгий путь от входных дверей до кровати был усеян джинсами, платьем, рубашкой, кроссовками, туфлями и… другими деталями туалета. Егор ещё успел подумать, что этот путь чем-то похож на старую Смоленскую дорогу, по которой Кутузов гнал Наполеона Бонапарта до самой границы… и это было последнее, о чём он подумал, – последующие два часа никаких мыслей просто не было. А была только страсть. Сумасшедшая, нежная, кажущаяся бесконечной и безначальной, как Вселенная, которую – вполне возможно – сотворил Бог в могучем порыве такой же (или почти такой же) страсти.

Потом они сделали маленький перерыв, чтобы залезть под душ, наскоро перекусить и выпить по бокалу хорошего сухого вина, которое нашлось в объёмистом тётином холодильнике, и снова занялись друг другом.

Уже под вечер Егор, натянув джинсы, вышел на маленький балкон (квартира Зоиной тёти располагалась на третьем этаже старинного дома) покурить и, ощущая себя абсолютно и полностью счастливым человеком, залюбовался маленьким, но очень уютным парком, раскинувшимся прямо перед ним, крестами и шпилями колоколен, церквей и соборов и красноватыми крутыми скатами древних крыш центральной, самой старой части города и горой Высокий Замок, – с которой, собственно, и начинался когда-то славный город Львов – ярко освещённой в этот час чистым тёплым светом заходящего солнца.

На балкон к нему в шёлковом халате вышла Зоя, потёрлась щекой о его плечо и сладко зевнула, аккуратно прикрыв рот ладошкой. Егор бережно обнял девушку левой рукой, подумал о том, что лучшей минуты у него в жизни, пожалуй, не было и тут же отчего-то вспомнил об Анюте.

Интересно, как она там? И где, собственно, это самое «там» находится? И что с ней? Почему не выходит на связь? Может, пока ему тут хорошо, ей, наоборот, очень плохо? Правда, она предупредила, что несколько дней её вроде как не будет…

Зоя каким-то, только женщинам и поэтам ведомым образом, почувствовала перемену в его мыслях и настроении.