Элона Демидова - Отступник

― Да он-то причем? Это же Ян ему велел так сказать. Слово в слово повторить. Наверняка, особенно настаивал на «дерьме собачьем»... Но, как бы то ни было, вернется он, скорее всего, только завтра утром, — заметил судья. — Так что придется самим меры принимать и устраивать торжественную встречу.

― Илья! — в полный голос окликнул вождь низкорослого паренька. — Давай, дуй сперва в парк, потом на набережную, с набережной на ферму, собирай всех, кто не занят на работах. Придется по всему периметру выставлять наблюдение.

Паренек тут же умчался, едва не сверкая пятками.

― Вы трое, — обратился Кислов к оставшимся телохранителям, — на центральный рубеж, патрулировать до прихода подкрепления. Только аккуратно и незаметно, как на охоте. Внимательно слушайте, может, где собаки залают или птицы всполохнутся. Сразу сообщайте, если что.

Юнцы побежали выполнять приказ.

― Ну, а ты, Олег, сын Виктора или как тебя там, не отставай, — произнес Кислов. — Что ж так жарко сегодня?

С этими словами вождь стянул с себя черную мешковатую рубаху, обнажив крепкий торс, чем немного покоробил Олега. Трудно было представить, чтобы кто-то из правителей Лакедемона вот так, запросто, без церемоний, начал бы раздеваться прямо на улице. Да и вообще вся эта сцена его изрядно озадачила. В Лакедемоне чужака сперва бы связали и отправили под усиленным конвоем в карантин, а потом допросили бы как следует.

― Валера, я, пожалуй, останусь, — сказал Дрожжин. — Сейчас молодежь подтянется, я их распределю по периметру, да и сам тоже подежурю. Ты подходи, как сможешь.

Кислов согласно кивнул и вручил автомат с подсумком судье.

― Не забыл еще, как пользоваться этой штуковиной, Лёня?

― Не волнуйся, справлюсь, — ответил судья.

Кислов поманил пальцем Олега, и тот встал рядом, не зная кем себя считать: то ли пленником, то ли рабом, но уже не сомневаясь, что его судьбой распорядятся так же уверенно и со знанием дела.

Они шли по пустынным улицам, мимо домов, которые казались одинаковыми усталому беглецу, когда вдруг из-за угла открылось море. Это случилось так неожиданно, что у юноши захватило дух. Если вспомнить десятки закатов, которые наблюдал Олег, дежуря на вышке, то самое завораживающее зрелище всегда разворачивалось именно там, где лиман впадал в море, там, где садилось солнце, освещавшее разрушенный мост, и где тысячи бликов, рассыпанные по воде, рождали в душе грусть. Грусть не peжущую до кости, не беспросветную, а щемящую, с приятной кислинкой одиночества.

Но сегодня в лучах клонящегося к закату светила водная гладь казалась сотканной из густой синевы и яркого золота. В этот удивительный миг мнение, разделяемое всеми жителями Лакедемона, что воды Азовского моря грязны и ядовиты, выглядело как минимум нелепым недоразумением.

― Эй, — окликнул парня вождь, — не зевай.

Олег вслед за Кисловым вошел в дверь какого-то дома. В большом вестибюле, из которого широкая лестница уходила на второй этаж, была только пожилая женщина в просторном сером платье и таком же сером платке, которая, стоя на коленях, мыла пол.

― Лена, ты свободна, — сказал вождь.

Женщина вздрогнула и тяжело поднялась.

― Что же мне делать теперь? — спросила она, не поднимая глаз. — Я ведь сегодня должна убираться здесь.

― Видишь ребенка? — вождь посмотрел на женщину. — Кто у нас тут из кормящих ближе всего?.. Дуй к Алине, пусть кто-нибудь из ее семьи придет, заберет малышку. И давай поскорее!

Женщина, схватив ведро и тряпку, поспешила скрыться с глаз Кислова.

«Конечно, это рабыня», — решил Олег.

― Раздевайся, — буркнул Валерий, усаживаясь за стол в небольшой комнате.

― Как? — не понял Олег.

― Полностью, — ухмыльнулся вождь, — положи ребенка и мешок свой сюда и раздевайся, вещи тоже на стол складывай.

― Зачем?

― А затем, — невозмутимо ответил Кислов, — что я должен точно знать, что ты от меня больше ничего не скрываешь, что ты не вооружен.

Олег понимал: противиться нет смысла. Удивляло его только одно, почему Кислов спокойно остается с ним один на один, почему рядом с ним нет воинов, которые могли бы в случае чего прийти на помощь. Ведь от чужака можно ожидать всякого.

― А мне больше никто и не нужен, — вождь будто бы прочитал мысли юноши. — Потому что ты пришел сюда с младенцем, который без нашей помощи умрет. Вытворять всякие глупости у тебя сейчас резона нет. Так что раздевайся!

Олег осторожно положил ребенка на стол и принялся стягивать с себя камуфляж, а потом разулся.

― Трусы тоже снимай, — небрежно произнес Кислов, принимаясь обыскивать разгрузку.

― Валерий Александрович, — донесся от двери мелодичный голос.

Олег обернулся и обомлел. В дверях стояла девушка, одетая в простую коричневую блузу, заправленную в такие же простые коричневые штаны до колен. Но в этом неброском наряде она все равно поразила юношу настолько, что он непроизвольно приоткрыл рот: девушка была темнокожей. Черные, как сама ночь волосы и необыкновенные синие глаза с кошачьими зрачками вызывали в памяти картинки из какой-то интернатской книжки о диких животных.

«Пантера, — подумал Олег, — самая настоящая пантера».

― Привет, Каур, — проговорил Кислов, не оборачиваясь, и продолжая шарить по карманам. — Видишь, тут ребенок голодный.

Девушка бросила озорной взгляд в сторону раздетого парня, который прикрывал причинное место снятыми трусами, улыбнулась уголками губ, отчего на ее щеках появились совершенно очаровательные ямочки, и подошла к столу.

― Какая хорошенькая, — вырвалось у нее.

― Отнеси малышку к сестре, — Кислов, наконец, закончил обыск одежды и принялся копаться в вещмешке. — У нее, как я слышал, много молока. И, если она не против, Совет признает девочку дочерью Алины.

От этих слов Олег вздрогнул. Беспокойство юноши не укрылось от взгляда вождя.

― Пока что только так и никак иначе, — сказал он. — Ты ведь хочешь, чтобы твоя дочь жила?

Беглец кивнул, не отрывая глаз от Каур, которая бережно взяла люльку, зыркнула на прощание в сторону Олега и вышла.

― ...а чтобы твоя дочь получала должный уход, она должна быть в семье кого-то из нуклеаров. Ты ведь пока что чужак... Ну ладно, все без обмана, теперь одевайся, садись, будем общаться, — Кислов наконец-то закончил рыться в вещмешке.

Олег некоторое время взвешивал: поведать все или, быть может, что-то утаить, или даже соврать. Но глядя в глаза вождя, буквально прожигающие зеленым огнем, парень осознал, что такого человека будет очень трудно обмануть. Он явно не относился к мечтательным поэтам, да и на недалекую атаманшу не был похож. К тому же сейчас на кону стояла не только его жизнь, но жизнь девочки. И поэтому рассказал все без утайки, опуская только мелкие подробности: о смерти жены, об обычае избавляться от неполноценных младенцев, о том, как он сбежал, убив часовых, о курицах-чародейках, жутком тумане и гигантских хамелеонах.

Они разговаривали пару часов. Вождя интересовало буквально все: число жителей Лакедемона и прилегающих деревень, история поселения, социальный состав, хозяйственная деятельность, обычаи, верования, правители и старейшины, боевая подготовка и вооружение. У юноши зверски урчало в животе, хотелось есть, пить, а еще больше в туалет, но он вынужден был терпеливо отвечать на все вопросы Кислова. Наконец, тот, удовлетворенный, сказал:

― Хорошо. В целом мне все ясно: выхода у тебя нет, и ты должен будешь остаться у нас... или умереть.

― Я буду... — Олег выдержал тяжелый взгляд вождя, — рабом?

Хмурое лицо Кислова искривилось в усмешке:

― Ты ведь родился после Великой Катастрофы? Значит, можешь быть только нуклеаром. Других у нас не имеется. Мы общество равных. Конечно, тебе нужно будет пройти обряд инициации, прежде чем станешь нуклеаром, но это все. Я так понимаю, несмотря на жесткую кастовость и весьма дикарские обычаи, у вас не было каннибализма и прочего непотребства...

Олег кивнул.