Баллада о Звездной Республике - Елена Долгова

лицо. Теперь Енот превратился в одинокую цепочку следов на песке, да и ту уже заносил ветер...

Половину прошедшей ночи Ингуся проплакала в подушку. «Ты представляешь, Женечка – жаловалась она. – Артур меня прогнал. Я навестила его в госпитале, а он мне – не приходи, мол, больше, ты приносишь несчастье… ду-ду-ду… а я тут при чем? Он же разбился на рельсотроне… Я думала, у нас отношения, а он оказался самый обычный козел...»

Женьке невыносимо надоело Ингусино нытье, причина выглядела крайне мелкой по сравнению с высадкой на Веруме и утратами последних недель.

Герой этого романа, Артур Яровой, он же Феникс, он же лучший пилот «Алконоста», лежал в госпитале со сломанной шеей. Искусственный позвонок отчасти поправил дело, но полная реабилитация маячила лишь в перспективе. Феникс держался, как мог, был грустен и молчалив.

Ленц, напротив, бойко шел на поправку. Кибероко прижилось, но нейроадаптация причудливо повлияла на характер командира десантников. Старлей, казалось, избавился от обычной для себя мизогинии и приударил за Кларой Романовой.

Женька как раз дежурила в госпитале и подкаты у больничной койки слушала волей-неволей.

– Я допущен ко многим государственным тайнам, – начинал Ленц игриво, фокусируя искусственный глаз на своей музе.

– Очень рада за тебя, Роберт.

– Но я про них ничего не скажу – не имею права.

– Конечно, конечно.

– Даже если ты будешь пытать меня любовью… Хотя… если будешь пытать любовью, то, может, и скажу.

Тут Женька не выдержала и опрометью бросилась в лабораторию, чтобы там в волю похохотать. Сделать это, впрочем, не удалось – справа от лаборатории, за тонкой перегородкой, находился кабинет Корниенко, и там сердито бубнили мужские голоса. Один из них принадлежал самому врачу, второй – Вечерову.

– Нет-нет-нет, Александр, даже не просите. Я не стану копаться в мозгах человека, который арестован и не в состоянии отказаться.

– Да поймите – он травмирован не нами, это, черт возьми, блок, а не его собственная воля. Разве не долг врача – лечить?

Корниенко что-то отвечал, довольно зло, но понизив голос, и Женька, краснея от смущения, все же приникла к стене ухом.

– Ладно, допустим, блок – это травма, – продолжил Корниенко, – но с чего вы взяли, что его снятие Мартынова не убьет? Блоки в медицине ставят редко, по по особым социальным показаниям. Снимают еще реже. Я, например, этого не делал никогда.

– Но сумеете?

– Методику я знаю.

– Так что мешает ее применить?

– Боюсь навредить.

– А если бы на снятие блока кто-то согласился добровольно – вы бы рискнули?

– Да.

– Ну что же, ловлю вас на слове. Я – один из немногих носителей блока, и я согласен на его снятие добровольно. Снимите блок сначала мне, если все пройдет нормально – снимите и Мартынову. Согласны?

Корниенко, попавший в ловушку собственной логики, замолчал, как в рот воды набрал, а красная от волнения Женька, отстранилась от стены и поспешила убраться на свой пост.

Феникс спал. Ленц тоже задремал. Клара ушла, а Женька сгорала от жгучего любопытства. «Спросить Александра, или все же не спрашивать?»

... Она решилась поговорить за ужином, когда агент Земли занял в столовой место напротив. Стулья справа и слева, по диагонали и позади пустовали, а потому беседе никто не мешал.

– Вообще-то, Женя, подслушивать нехорошо, – мрачно сказал Вечеров, хотя, вроде бы, не рассердился. – История моего собственного блока – она, что называется, глубоко личная.

– Очень?

– Очень.

– Ну, тогда извините.

– Извинения приняты, но такой уж я зануда, что обязательно расскажу вам эту историю, так сказать, в назидание наивной душе.

Вечеров перестал хмуриться и улыбнулся.

– Когда-то давно, в юности, я был законченный дурак. Вероятно, в очень молодом возрасте это нормально, но я к тому же отличался ослиным упрямством. У меня случился роман с ровесницей, мы оба думали, что это навсегда. К несчастью, у нас нашли генетическую несовместимость. Браки таких пар не запрещены, но не одобряются. Знаете, почему? Конечно, знаете. Вероятность дефектов у потомства слишком велика. Вариант с расставанием нас не устравивал. Я был упрям… и был влюблен. Моя подруга, наверное, испытывала нечто подобное. Мы поженились, разругавшись с родителями, причем, в возрасте всего восемнадцати лет. Был и второй вариант – оставаться бездетными, но мы верили, что жизнь побеждает все – вероятность развития дефекта была всего двадцать пять процентов. У нас родился сын, мой первенец. Лечение не помогло, мальчик умер всего через год. Болезнь Ниманна — Пика, деградация нервной системы. Мы могли сделать генетическую коррекцию, но это требовало терпения. Могли усыновить чужого ребенка, но моя жена, видимо, сломалась – она захотела развода. Я согласился, мы развелись, но на этом дело не закончилось. Она к тому же решила забыть меня полностью… как виновника несчастья. Потребовала разрешения на ментальный блок, хотя психиатры сильно возражали. Своего она все-таки добилась… Забыла меня, забыла совсем, забыла наш брак и мертвого сына. Надеюсь, была потом счастлива… а я же был очень зол, ну и глуп, конечно, ведь мне едва исполнилось девятнадцать. В общем, поставил ментальный блок и себе тоже, в отместку, чтобы забыть ее. Действительно, забыл, но все равно вышло неудачно. Теперь я помню только общий ход событий – да была, жена и был сын. Да, расстались. Не помню ни ее