Дмитрий Манасыпов - Степь

— Каэшн… — Семерка все-таки допила свой холодный кофе. Темнота делала женщину другой, не как привык ее видеть Енот. Длинные светлые волосы, собранные в косу, Семерка распустила. И сейчас, сидя на жесткой попоне, расчесывала их. В лунном свете вся ее жесткость и острота спрятались, убежали куда-то, уступив место обычной женской красоте. Вот в такую Семерку, чей точеный профиль заставил чуть участиться пульс Енота, он мог бы и влюбиться. Наверное. — Все для них, как же иначе. И, Змей, в конце концов, прекращай увиливать и начинай рассказ.

Еноту уже стало очень интересно услышать про непонятную ему подпечённую животину, так что он приготовился слушать.

— Это пес, самый обычный караванный хунд, который погиб вместе с хозяином. — Змей прокашлялся. — Если верить слухам, а верить им чаще всего вредно, караван шел с Катая.

— Не, не! — возмутился Бирюк. — Ты ври, тигровый питон, да не завирайся. Шел караван с Эмирата. Вез тамошних женщин на продажу. И пес был как раз с одной из тех красоток, бежал за ней с самой Испагани.

— Ой, Бирюк! — Семерка оторвалась от своих длинных прядей. — Сам-то чего обманываешь? Караван тот, Енот, двигался откуда-то из Сибири. И вез вовсе даже меха, а никак не женщин. Это у Бирюка от воздержания такое, везде ему сиськи мерещатся.

— В общем, шел себе караван. — Змей продолжил. — При караване приблудился пес. Ничем такой не примечательный собач, в меру лохматый, в меру крепкий, лаял там, на волков кидался. Когда тех не особо много было, еду отрабатывал. То есть, если вдуматься, ничто не предвещало беды. И тут…

— Внезапно! — Бирюк откусил кусок от оставшегося суслика. — Не-не, ври дальфе, не мефаю.

— Неожиданно, я бы сказал. — Змей продолжал все так же спокойно. — Действительно странно, неожиданно на караван напали степняки. Самые, что ни на есть стандартные степные выродки мутанты.

— Я вот чего только не понимаю, мужчины. — Семерка снова принялась заплетать волосы в косу. — Их раньше что, столько же по Степи околачивалось, или что? Неужели нельзя было передавить клан за кланом, натравив друг на друга? Вроде бы есть на что купить самых сильных и вперед, аля-улю гони гусей, потрошат степняки друг друга. Не понимаю и все тут.

— Ох, златовласка, а это все от того, что ты еще возрастом не вышла и не улавливаешь всяких тонкостей тогдашней политики.

— Да уж, куда мне глупой бабенке до таких умных мужских вещей. Нос не дорос, типа так, что ли?

— Ну, не совсем так, конечно. — Бирюк встал, разминая затекшие видно ноги. — Молода ты просто, дорогая моя, всего делов-то. Ты же знать не знаешь, что здесь творилось лет двадцать назад, бегала, небось, кур по двору гоняла?

— Не гоняла, — голос женщины стал таким ровным и спокойным, что у Енота неожиданно по спине пробежали мурашки. — Но это роли не играет.

— Тем более. Альянс тогда только сколачивался, народа гибла такая уйма, что мама не горюй. На словах — союз, по делу — вражда. Только и успевали, что найти предлог для войны. Вроде вот только смогли более менее жить начать, и то, столько вражья вокруг было. То Парма на Челябу, то Стерля на Екатерининск. Резали друг друга, как могли… — Бирюк явно осуждающе покачал головой. — Идиоты всегда найдут что делить, что и сказать.

— А ты сам-то не воевал тогда, Бирюк? Вроде как раз, призывной возраст, не? — Семерка шомполом ворошила угли. Совершенно бесцельно и не смотря вокруг. — Кого убивал ты, дружище? Сам-то явно навострился душегубничать не в гарнизоне каком-то.

— Э-э, подружевна, вон оно чего… — бородач повернулся к ней. — И у тебя нет никого, и пропали именно тогда?

— Это не играет никакой роли, Бирюк. — Семерка упрямо дернула головой в сторону. — Так на чьей стороне воевал ты?

— Наемник я, сестренка, — бородач не шелохнулся. — И воевал за того, кто платил. Плевать мне тогда было — кто, где и за что. Отрабатывал серебро, вот и все.

Енот тихо вздохнул. Нельзя сказать, что прожаренную собаку ему было бы интереснее слушать, но второй раз за ночь в воздухе неожиданно запахло еще не пролитой кровью. А этого ему не хотелось.

— Хорошо. — Семерка сгорбилась, продолжая тыкать железякой в остывшие и рассыпавшиеся в золу угли. — Все потом. Так что там со степняками?

— Потом, так потом. — Бирюк поменял позицию, чуть отойдя и повернувшись в сторону уже начавшего светлеть неба. Послышалось ли Еноту, или на самом деле еле слышно застежка кобуры бородача задела о замок? — Степняки… нет худа без добра, одним словом. Как раз тогда эти сукины дети начали постоянно нападать на Фронтир и все деревеньки с хуторами вдоль него. Ну, кому же захотелось бы остаться без еды? Без лошадей и волов, которых в армии становилось все больше? Всю нямку дают крестьяне с фермерами, а их тут режут как цыплят. Вот тогда война потихоньку начала затихать. Нас перекидывали на границу, в помощь КВБ, а потом так вообще убрали к чертям собачьим. Мой отряд ушел в сторону Итиля и Средних земель, я пошел с ним. Сюда вернулся лет десять назад. А тут уже все стало куда серьезнее и жестче. Вот и подался в охотники за головами.

Семерка молчала, и хотя бы перестала бесцельно ворошить умерший костерок. Змей кашлянул:

— Я дорасскажу и чуть посплю, ладно? Ну, так, вот. Не суть важно, что там за караван шёл да откуда, дело не в этом. Енот, ты слушаешь? Кого-то убили, кого решили увести с собой, продать в Эмират. А некоторых съели прямо там. Хотя сначала вроде как решили покушать только лошадок, но потом степняки передумали. Пленных оказалось много, гнать их пешком — только время зря тратить, да и опасно. Они ж дурни дурнями, но жизни свои всегда берегут, не поспоришь. В общем собач этот оказался живьем в огне, когда его хозяина или хозяйку начали резать. Вроде как кинулся защищать, а его проткнули в нескольких местах, да и на костер, чего добро переводить просто так? Только когда хотели за него приняться — пса как ветром сдуло. Ни костей в углях, ни самого где рядом.

— И? — недоуменно уставился на него Енот. — Пес-призрак, что ли?

— Ой, Енот, вот что ты за человек? — Бирюк старательно раскурил свой постоянный сигарный огрызок. — Говори не говори, как об стену горох. Человеческим языком сказано было про то, что ты все должен учитывать при работе. Ну что ты, в самом деле…

Енот еле-еле сдержался и не улыбнулся. Ломать комедию перед Семеркой, строить из себя ничего не понимающего солдафона, родом из городов… да, действительно обхохочешься. Но что поделать, если так надо?

— И жареная собака выходит ночью на тракт и идет по нему, ища тех, кто погубил и ее саму и хозяйку. — Змей закончил и начал устраиваться на сон. Горизонт светлел все больше.

— Именно так, точка в точку. — Бирюк снова сел. — Давайте спите, молокососы, а то свалитесь днем. Нам скакать и скакать завтра, пока задницы струпьями не покроются и штаны не протрутся. Отбой, Енот, спать немедленно.

Енот лег, положив голову на седло. Не сказать, что неудобно, но он и не думал жаловаться. Все-таки снова вокруг степь и что-то стоящее, хоть и опасное. Девочку вот жалко, это да. Но виновата-то мамаша, и никто кроме нее. Знала, что бывает на пути по железке, и все равно поперлась.

— Бирюк? — он позвал бородача, начавшего кружить вокруг лагеря. — Слушай…

— Ну чего еще? — тот потоптался рядом. — Чего не спишь, чудо в перьях?

— А ты видел жареную собаку?

— Да. — Бирюк хмыкнул ставшим таким привычным звуком, потом сплюнул. — Видел.

Енот довольно улыбнулся и заснул. Во сне ему пришла здоровенная псина, опаленная как молочный поросенок. Она требовала от него поиграть и косточку. Енот кидал жареной собаке саперную лопатку и та радовалась. А потом лизнула его в нос, Енот проснулся. Бирюк хмурился, Семерка качала головой, а Хан махал хвостом и довольно растягивал свою страшную пасть в широченную улыбку.

— Дела… — протянул Змей, подскочив спросонья, когда пес, здороваясь, случайно потоптался по нему. — И откуда прибежала эта мохнатая морда?

Лирическое отступление-2: И один в поле воин.

Жизнь пошла такая, что порой и жить-то не хочется. То ли дело совсем недавно, казалось бы, живи да радуйся. Начала, наконец-то, налаживаться, дала вздохнуть, дала возможность создать что-то заново. Кто отстроился так, как хотел, скотину завел, семья растет как на дрожжах. Дети по двору носятся, гомонят, а старики наконец-то могут отдохнуть. Кто-то даже начал работать на фабриках и заводах, в мастерских, которые потихоньку полегоньку стали появляться. И вот на тебе, поменялась в плохую сторону, чуть ли не в одночасье. И сюрпризов в ней, тех, что похуже, стало куда как больше чем еще с десяток лет назад.

Казалось бы — как такое возможно? А возможно, хоть и сдюжили, вытянули, смогли, скрипя зубами и стиснув их в жутчайших усилиях, что-то сохранить и восстановить. Но разве может беда являться в гости одна? Да ни за что, ни в коем случае. Одно, другое, третье. Прорывы эти, как нарывы на нищеброде, выскакивают не пойми откуда. Банды снова растут, как грибы после дождя. Народ в городах еще спокойно себя ощущает, а вдоль трактов, в глуши, на выселках?