Бремя власти IV - Иван Ладыгин

свистом вспорол призрачную плоть духа, успевшего уже приблизиться к следующему бойцу. Сущность исчезла с тихим, обиженным визгом. Но ядовитый, невидимый туман уже висел в воздухе, отравляя все вокруг.

Рядом, у основания стены, зашевелился камень. Он поплыл и изменил форму. Два Хаосита стояли на взгорке, недалеко от ворот, и творили свою мерзкую волшбу. Они чем-то напоминали гигантских гуманоидных созданий со второй парой рук. Их окружали гончие тьмы. Они явно были готовы пожертвовать собой, чтобы защитить хозяев.

Хаоситы попытались заставить саму крепость ожить и поглотить бойцов. Каменная глыба сомкнулась вокруг ноги одного из моих людей: послышался хруст, а воздух резанул крик невыносимой боли.

— Вадим! — крикнул я, чувствуя, как трещит под давлением мой основной щит. — Жахни стазисом в ту сторону! Прямо сейчас! Гаси их!

Опытный охотник, не проронив ни слова, швырнул в эпицентр хаоса небольшой синий кристалл. Тот взорвался вспышкой ослепительного инея. На миг все вокруг застыло, покрылось хрустящим ледяным панцирем. Этого мгновения хватило, чтобы товарищи выдернули раненого из каменных тисков.

С самой высокой башни, откуда доносились лишь выстрелы, в самую гущу хаоситов устремился неказистый топор Коловрата. Он вонзился в землю по самую рукоять. Затем вспыхнул синим пламенем и издал низкий, гудящий звук, от которого завибрировали кости и сжалось сердце. Эта вибрация подавляла саму магию на физическом уровне, заставляя демонов корчиться в бессильной ярости.

Этого момента было достаточно. Я отпустил щит, вскинул обе руки. Вокруг меня сгустился свет, собранный со всего двора, вся ярость, вся боль, вся воля к жизни. И выплеснул ее вперед, в центр скопления тварей, в виде слепящего солнечного столпа. Заклинание «Солнечное Копье» усиленного формата.

Когда свет рассеялся, на камнях дымилось темное, липкое пятно. От хаоситов не осталось и следа, как и от «птичек» в небе — их просто разорвало моей накопленной аурой.

Тишина рухнула на головы, как обкатанный рекой валун. Ее нарушали лишь стоны раненых, отдаленные команды Валерии, шипение затухающих пожаров и навязчивый, непрекращающийся треск — это остывали камни, по которым било моей энергией.

Ко мне подошел Игорь. Его лицо было черным от копоти.

— Двое наших, — его голос был глух, без эмоций. — Чумные духи. Прошли до включения частотного фильтра. Сенька и Лёха. Не успели.

Я кивнул, сжимая кулаки. Упустил… Недоглядел.

Сенька был вечно недовольным стариком с нюхом на скверну. А Лёха по словам остальных только недавно примкнул к клану. Оба — свои.

Песец, молча, как призрак, подошел к одному из тел, уже накрытых брезентом. Он наклонился, поднял с земли серебряную монету на шнурке, что выпала из руки Лёхи. Сжал ее в своем здоровом кулаке так, что костяшки побелели. Подержал так с минуту, глядя в пустоту.

— Он вчера у меня табачку одолжил… — хрипло бросил он в тишину. — Говорил, мол, дядя Стёпа, не травись своей дрянью — поделись.

Затем он развернулся и с животной яростью начал рубить своим топором то самое место, где прошел дух. Рубил камень, землю, воздух — выжигая саму память о скверне, о боли, о потере.

Я подошел, положил руку ему на могучее, вздрагивающее от ярости плечо.

— Мы заберём за него вдесятеро. Клянусь тебе. Каждой каплей их мерзкой крови.

В это время со стены спустился Коловрат. Он прошел по двору, не глядя ни на кого, остановился у тела одного из Рыцарей Бездны, что смог прорваться внутрь. Перевернул его тяжелым сапогом. Сорвал нагрудник. И своим кривым ножом ловко вырезал оттуда черное, пульсирующее, похожее на обугленное дерево сердце.

— Сувенир, — хрипло бросил он и побрел к парадным дверям своего замка, предварительно зашвырнув двумя пальцами огромную тушу за стену.

Я отдал последние распоряжения по смене караулов, укреплению ворот, помощи раненым. Потом медленно подошел к тому месту, где утром разбилась горгулья. Там стояла Валерия. Я крепко, на глазах у всех, обнял девушку и вдохнул причудливый аромат ее волос: цитрус, можжевельник, ЖИЗНЬ. Мне сразу стало легче…

Глава 11

«Соперничество может длиться всю жизнь и связывать людей не менее тесно, чем дружба».

Говард Джейкобсон

* * *

Тишина в саду стелилась бархатным полотном. Она была соткана из шепота листьев карликовой сосны, из мерного плеска воды в каменном бассейне, из отдаленного крика одинокой птицы… Воздух был прохладным, как любовница с мороза… В нем прятался аромат влажной земли, к нему примешивались едва уловимые нотки цветущих османтусов.

Чарльз Морроу сидел на татами в позе лотоса и сохранял вид абсолютного спокойствия. Перед ним на низком столике из темного дерева лежала доска для Го. Черные и белые камни, гладкие и прохладные на ощупь, уже выстроились в причудливый узор, напоминающий карту грядущей войны.

Его визави, господин Кадзивара Ёсинори, был воплощением японской невозмутимости. Его седые волосы были убраны в строгий пучок, а руки в широких рукавах темно-синего кимоно лежали неподвижно на коленях. Его лицо, испещренное дорогами долгой жизни, не выражало ничего, кроме вежливого внимания.

— Ваш ход, Морроу-сан, — голос Кадзивары был тихим и ровным, как поверхность пруда в безветренный день.

Чарльз сделал вид, что размышляет, хотя его ум уже был далеко отсюда. Он взял черный камень, зажал его между указательным и средним пальцами и с тихим щелчком поставил на пересечение линий. Агрессивный ход. Атака на слабо укрепленный фланг белых.

— Порой кажется, что мир стал слишком тесен, уважаемый Кадзивара-сан, — начал Чарльз, его безупречный оксфордский выговор мягко ложился на японскую тишину. — Старые хищники, веками делившие леса, вдруг обнаруживают, что их владения стремительно сокращаются. И виной тому — не молодая поросль, а новый зверь, выросший на севере. Мохнатый, голодный, с глазами, горящими неестественным янтарным огнем.

Кадзивара не поднял взгляда от доски. Его тонкие и изящные пальцы взяли белый камень.

— Медведь всегда был хозяином тайги, Морроу-сан. Это его законная вотчина. Разве не так?

— Вотчина — да. Но аппетиты… аппетиты у него стали имперскими. Он уже не довольствуется тайгой. Он смотрит на южные степи, где пасется уставший Серый Волк. И если медведь сожрет волка… — Чарльз сделал многозначительную паузу, пока Кадзивара ставил свой камень, блокируя его атаку. — Кто будет следующим? Птица Феникс на островах? Или, быть может, он вспомнит о восточных землях, которые давно считает исконно своими, но за которыми не может уследить?

Кадзивара налил в обе глиняные чашки свежего зеленого чая. Аромат взвился в воздух терпким облаком.

— Мудрый самурай не бросается в бой, не оценив силы противника и не убедившись в надежности своего меча. Наши острова далеки от владений медведя. И холодные