Владимир Поселягин - Двойной удар

Мое появление стало неожиданностью для всех, даже для лошадей. Еще бы, ветер дул в мою сторону, так что учуять не могли.

— Иеху-у-й! — завопил я, вскакивая и разряжая оба ствола.

Два дальних всадника опрокинулись назад. Один сразу вывалился из седла, а второй полулежал, судорожно цепляясь окровавленными пальцам за повод. Стрелял я в грудь, если пуля не пробьет, то надолго выведет их из строя.

Не успел стихнуть гром выстрелов, как пистолеты упали на примятую траву, и в воздухе засверкали ножи. Последний пришлось бросать в спину пятого, проскакавшего мимо. Нож вошел ему в затылок над кольчужным капюшоном.

Покачивая последний кинжал в ладони, я внимательно осмотрел старика, обнаружив, что тоже стал предметом внимания.

— Здоровеньки булы, старче, — слегка склонив голову в приветствии, поздоровался я. Припомнив просмотренный фильм «Иван Васильевич меняет профессию», добавил единственное знакомое старославянское слово: — Паки.

— И тебе не хворать, новик, — сказано было, конечно, на старославянском, но я вроде понял. Наверное, переводчик не понадобится.

— Они одни или еще есть? — спросил я, подходя к двум недобиткам, в которых стрелял из пистолей. Чиркнув каждого по горлу, я отошел в сторону и стал пристально рассматривать старика.

Старик нахмурил брови, пытаясь понять, что я сказал.

— Одни. Аул рядом. Двадцать полетов стрелы, — тщательно выговаривая слова, ответил старик.

Тут уже хмурил брови я, пытаясь понять, что сказал дед. Языковой барьер опять встал на моем пути, если с пятого на десятое я понимал старика, то меня он понимал с десятого на пятое.

Через несколько секунд разобравшись, что и как, первым протянул руку и представился:

— Артур.

— Боярыч Кузьмо Красновский, княжеского рода.

— Хм, Артур, инженерского рода по отцу, воинской по себе, — буркнул я под нос, разглядывая широкую, словно лопата, ладонь старика. Больших пальцев на обеих руках не было.

— Эк, как тебя. Ладно, сваливать надо… Я говорю, уходим… это тоже соберем!

Старик шустро побежал ловить лошадей, сам же стал вынимать ножи и раздевать убитых, снимая трофеи. Как я понял боярыча, валить надо как можно быстрее. В той стороне, куда мы с Гюльчатай направлялись, виднелись высокие холмы, но не горы, снежных шапок не было, туда я и решил податься, все привычней, чем в степи. Кольчугу пришлось снять с одного из тех, в которых стрелял. Его телосложение было похоже на мое, так что кольчуга села как влитая. Потерев зеркальца на груди, я недовольно скривился: сверкают. Нужно будет задымить их над костром.

Сбор трофеев занял почти час, одну лошадь так и не поймали — удрала. Это подстегнуло нас. Старик взлетел в седло и укрепился там как влитой. Общались мы больше жестами вперемешку со словами:

— Да куда ты поперся, хрыч старый?! Да понимаю, что надо быстрее, но вещи свои я не брошу. Туда говорю!

Наконец старик повернул лошадь и поехал позади табуна из двух лошадей, которых я вел за собой. На месте стоянки он помог мне собрать лошадок и, связав их в одну связку, мы, уже вместе с Гюльчатай, двинулись к холмам-горам.

Прежде чем предпринимать дальнейшие шаги, нужно найти укромное место и все осмыслить, заодно и подучиться местным языкам, благо теперь есть у кого.

— Олег, сынок! Обед готов, — услышал я крик Кузьмы Михайловича. Обернувшись, посмотрел на старика, шикарную бороду которого трепал ветер, бушующий на вершинах скал.

— Иду!

Прыгая с одного обломка скалы на другой, звеня кольчугой, я быстро спустился вниз и встал перед боярином.

— Вымахал-то, ужо выше меня стал, — усмехнувшись в пышные усы, добродушно пробормотал боярин.

— Так и лет мне почитай только из отроков вышел. Новик! — поднял я палец.

— Новика ты в бою заслужил, Олег. — Мы шагали по узкой звериной тропинке, вившейся со скал вниз, и негромко разговаривали.

С той минуты, как я встретил бывшего новгородского воеводу, прошло более восьми месяцев, которые, по моему мнению, прошли не зря.

Горы оказались все-таки горами, причем не простыми. Крымскими.

Мы тогда успели за два дня добраться до них и укрыться в одном из ущелий, пока я случайно во время охоты — до сих пор со смехом вспоминаю, как ходил с боевым луком на зверя — не обнаружил проход в еще одну долину. Она была маленькая, три на два километра, с ручьем, впадающим в озеро, плюс небольшой лесок с живностью. Короче говоря, классное место, чтобы пожить какое-то время. Ковры мы использовали как постели, выстиранные попоны вместо одеял, на лето пойдет, а там что-нибудь придумаем.

Про эти восемь месяцев можно написать книгу о приключениях Гекельберри Финна в нашем исполнении. Как я общался и осваивал язык, как старик учил меня пользоваться саблей и луком. Как в седле сидеть. Перед заморозками мы сделали налет на небольшой аул, когда все воины ушли на Русь грабить и за полоном. Нас тогда интересовала юрта. Ничего, смогли разобрать, увезти и собрать. Труднее всего было замести следы. Но тут нам погода помогла. Разлились дожди и все смыло, так что на зиму крышу над головой мы теперь имеем.

Все это время старик присматривался ко мне. Когда языковой барьер пал, это случилось месяца через два после знакомства, я рассказал кто и откуда. А чего скрывать? Меня больше интересовало местное время, старика — будущее. Так у костра мы вечерами засиживались до звезд. Одним из предложений Кузьмы Михайловича было сделать меня своим сыном.

— Ты мне жизнь спас от ворогов. Я такого не забываю и хочу отблагодарить тебя. Будешь сыном мне.

— Зачем? Ай!

— Не перебивай! — потерев ладонь, велел он. — Ты ведь на Русь пойдешь?

— В Новгород, — кивнул я. — В Москву что-то желание пропало, особенно после ваших рассказов. Мне эта междоусобица не интересна. Пусть грызутся за трон, меня не трогают. Не хочу, чтобы надо мной какой-нибудь царек был. Я сам себе голова.

— Свободолюбивый ты, но с Новгородом ты прав. Там хоть и эта… как ты говоришь, анархия, но жить можно. Вот только твое неприятие церкви… — поморщился старик, явно вспомнив давний эпизод.

Мы тогда с дедом выбрались поохотиться, вернее это я бегал живность пугал, старик занимался разделкой и копчением. Вот тогда на запах вышло шестеро татар с пленником на веревке. Им был дородный поп в рваной одежде, с всклокоченной бородкой и лысой головой. Я их в последний момент засек, кляня себя, что проворонил их, подполз сзади и перебил, пока потрошил трупы, освободившийся пленный подошел ко мне и что-то надменно сказал. Старик к тому времени подучил меня изъясняться, но этот язык я не знал. Тут этот сморчок взял и приложил к моим губам грязно-зеленый перстень на пальце, судя по виду явно медный. Да ловко так, даже я со своей реакцией спасовал. Не знаю, что это значило, но меня возмутило до глубины души. Через секунду поп был на земле, хватая воздух открытым от возмущения ртом, а я уже сидел на нем сверху — только поповские ребра под моими коленями хрустнули и фонтанчик крови изо рта брызнул. После был теологический разговор со стариком насчет моего вероисповедания. А поп, кстати, был иезуитом, так что со стороны старика проблем не было, но его до крайности возмущало, что я ни во что не верю, и мое отношение к священникам, высказанное в категорической форме: «Хороший поп — хорошо прожаренный поп», его изрядно нервировало.