Анатолий Дроздов - Рота Его Величества

Ознакомительный фрагмент

Я покрутил головой.

— И вот еще… — Глафира перестала плакать, взгляд ее стал тревожным. — Павлович сказал, что могу взять из дома, что захочу. Я телевизор с холодильником забрала. Они старые — таких давно не делают. Ты — богатый, новые купишь, а мне в память…

Я кивнул, подтверждая, что не в претензии.

— Пойду! — Глафира тяжело поднялась со стула.

— Вы не знаете, — спросил я, — почему он завещал дом мне?

— Наверное, некому более, — предположила соседка. — Я не знала, что он подписал дом, нотариус объявил. Павлович ему приказал так сделать, заплатил за розыск наследника. Предусмотрительный был человек, умный…

Я проводил Глафиру до ворот, вернулся в дом и распаковал сумку. Развесив одежду по спинкам стульев, достал запечатанный конверт: нотариус вручил его вместе со свидетельством. Читать наставления покойного мне не хотелось, и я бросил конверт на стол. На веранде нашлось ведро, я набрал воды в колонке, умылся и почистил зубы. Хотелось спать. Я встал рано, трясся в автобусе, полдня ушло на бумажные дела. А тут еще соседка…

В шкафу обнаружилось постельное белье, с виду чистое, я застелил постель и собирался прилечь, но все же, мучимый совестью, вернулся к столу. Последний долг покойному следовало отдать. В тусклом свете маломощной лампочки конверт выглядел непритязательно: тонкий, потертый. Я оторвал полоску сбоку, достал сложенный листок бумаги, развернул. На листке было только одно слово: «Ищи!»

«Ветра в поле! — подумал я, бросая листок на стол. — Ищите и обрящете!»

Глафира была права насчет странностей…

Я провалился в сон, и мне привиделась Светка. Обнаженная, с дерзко торчащими сосками маленьких грудей, она тянула ко мне руки и зазывно улыбалась. Худшего окончания тяжелого дня и придумать было трудно…

Проснулся я на рассвете и некоторое время лежал, прислушиваясь. Было непривычно тихо — до глухоты в ушах. В большом городе я отвык от тишины. Там постоянно что-то шумело, если не машины под окном, то соседи сверху или вода в трубах… Вставать мне не хотелось, жить — тоже. Светка мучила меня всю ночь. Приходила, садилась на край койки и, улыбаясь, расстегивала блузку. Я протягивал руки, но она отодвигалась, грозя мне пальцем. Я пытался встать, но тело не подчинялось. От горечи я заплакал.

— Пожалуйста! — попросил я. — Не мучь меня больше! У меня нет сил!

— Ты сам не отпускаешь меня! — возразила она.

— Я тебя люблю!

— Я знаю, — вздохнула она. — Я тебя тоже люблю. Но меня больше нет, а ты страдаешь.

— Как же мне быть?

— Не держись за меня! — сказала она. — Забудь! Это единственный выход.

— Ты не обидишься?

— Мне здесь хорошо! — возразила она. — Немножко не хватает тебя, но это временно — я еще не привыкла. Придет время, и ты поймешь. Но это будет не скоро, тебе еще долго.

— Я могу ускорить.

— Глупый! — Она наклонилась и коснулась губами моих глаз. — Какой же ты глупый! Я тебе ускорю! Разлучишь нас навсегда! Живи, любимый! Я тебя очень прошу!

…Мы познакомились на пляже. Стояла жара, весь город устремился к реке, и пляж был полон. Я отыскал свободное местечко и почти сразу заметил девчонку, лежавшую рядом. На пляж я пришел купаться, а не за клубничкой, но Светку не заметить было нельзя. У нее были милое личико, тоненькая фигурка и голубые глаза. Цвет глаз я разглядел позже, поскольку в тот момент их скрывали солнцезащитные очки, вдобавок она лежала, уткнувшись в книгу.

— Присмотрите? — спросил я, сбросив одежду.

Она кивнула, не отрываясь от чтения. Я забрался в реку, с удовольствием поплавал и понырял, доставая дно, и, довольный, вылез на берег. Я пробирался среди распластанных на песке тел, стараясь не наступить на чью-либо руку или ногу, поэтому смотрел вниз. А когда поднял голову…

Жара в тот год выпала на День ВДВ. Центр города заполонили парни в голубых беретах и тельняшках; а также ОМОН, предвкушавший пьяные разборки. Кто знал, что десантура попрется на пляж? Обычно она плещется в фонтанах, но в этот раз или фонтанов не хватило, или парней потянуло на простор. Эти четверо вломились на пляж и сразу заметили Светку — ей, как и мне, не хватило места у воды, мы расположились у самого входа. К моему появлению сцена приставания была в самом разгаре: один голубой берет держал Светку, второй стаскивал с нее плавки, остальные двое комментировали процесс. Светка извивалась, брыкалась, звала на помощь, но на только что переполненном пляже образовалась пустота.

— Мужики! — сказал я десантуре как можно миролюбивей. — Это моя девчонка.

— Ну и вали нах! — посоветовал один из комментаторов.

— Отпустите! — попросил я. — Нехорошо обижать маленьких!

— Тебе же сказали валить! — окрысился комментатор. — Чё непонятного, чмо? Объяснить? — Он встал и замахнулся.

Он еще падал, когда я двинул по шее того, кто держал Светку. Десантник разжал руки и сел на песок. Любитель женских плавок получил коленом в подбородок и грохнулся на спину. Я вернул плавки на место и оттолкнул Светку в сторону: десантура, опомнившись, пошла в бой.

Трезвые, они б смололи меня в фарш — ВДВ есть ВДВ, своих они дрючат не по-детски — приходилось видеть. Однако перед пляжем ребята посидели — и хорошо, потому двигались медленно, замахивались широко. Все равно мне пришлось туго. Они вцепились в меня, как лайки в медведя: стоило одному упасть, как на его месте возникал следующий. Алкоголь сделал их нечувствительными к боли; удар, который отключил бы трезвого, пьяного лишь притормаживал. Я сбил костяшки пальцев на правой руке, мне рассадили скулу и навешали синяков, я устал и стал оглядываться, прикидывая, куда бежать. Светки поблизости не было, а судьба прочих отдыхающих меня не волновала.

К счастью, второго августа, в День ВДВ, полиция в России стоит на ушах, потому найти ее легче. Светка нашла. Набежавший ОМОН упаковал обидчиков, а заодно и меня — до выяснения обстоятельств…

В обезьяннике я просидел недолго — часа полтора. Меня отвели в кабинет, где за столом, заваленным бумагами, восседал моложавый майор и читал составленный дежурным протокол.

— Так! — сказал он, поднимая глаза на меня. — Хулиганим, значит?

— Защищаем граждан! — возразил я.

Майор хмыкнул:

— Знаем мы таких защитников! Присаживайся.

Я подчинился. Майор отложил протокол, взял лежавший перед ним бумажник и стал его потрошить. Бумажник был мой. Извлеченные на свет божий документы, деньги и прочее майор раскладывал перед собой. Затем взял паспорт, полистал и улыбнулся:

— С днем рождения, Илья Степанович!

— Спасибо! — сказал я, трогая скулу. — Уже отметил.