Артем Каменистый - Девятый

Ознакомительный фрагмент

Деньги?! Да на кой они мне теперь нужны, эти деньги. Тут я пришел в себя настолько, чтобы немножко (самую малость) повысить голос:

— Значит, вы мне помочь ничем не можете, но и к конкурентам не отправляете? И что мне остается? Ехать к морю?[4]

— Знаете, не самая худшая мысль.

Вот теперь я окончательно понял: будущего у меня нет. Врач не имеет права так отвечать. Он обязан бороться за меня до последнего. Господи, да они же клятву дают! А он тупо отпускает меня к морю и даже на деньги мои не зарится. Совестно, наверное, грабить покойника.

Это конец…

В глазах потемнело, грудь сдавило нервным спазмом, удобное, самое устойчивое во вселенной кресло поплыло, накатываясь на спину. С трудом догадался поднять руку, предостерегающе помахать пальцем напрягшемуся доктору.

— Спокойно, это — не приступ. Извините, просто накатило. Наконец накатило. Дошло…

— Понимаю.

Да что ты понимаешь…

— И как… как это будет происходить?

Врач чуть подумал, затем деловито приступил к подробностям:

— Приступы начнут учащаться. В конце концов вам придется ложиться в клинику под наблюдение. Но еще до этого я выпишу вам кое-какие лекарства. Нет, они не лечат, просто смягчают симптомы, да и помогут бороться. Это недешево обойдется, но не советую «ехать к морю» без них.

— Сколько?

— Простите, я не могу знать цены, это лучше в аптеке…

— Сколько мне осталось?! Ну?!

Доктор впервые засуетился, чуть подрастеряв свой апломб:

— Ну… если… Вы понимаете — здесь невозможно установить точный срок. Приходится использовать статистические данные, отталкиваясь от них, но при одинаковой симптоматике различия в течении болезни у разных пациентов могут быть…

— Сколько приблизительно?!

— Синдром Торсона-Макграуэра открыт недавно, и статистика по нему…

— СКОЛЬКО?!!

— Простите. Три-четыре месяца гарантировать могу. Возможно, до полугода. В принципе организм у вас молодой и крепкий, да и про лекарства не стоит забывать… Знаете — может, и больше удастся. Но ненамного. Слишком уже все плохо…

— Эти полгода или три месяца я смогу прожить полноценно или улыбающимся овощем под капельницей?

— Приступы, как я уже сказал, будут учащаться. Возникнут серьезные проблемы со зрительным центром. Прогнозировать процесс трудно: к примеру, вы можете перестать распознавать печатный текст. Внезапная полная слепота тоже не исключена. Если не повезет, это может произойти в любой момент, достаточно скоро. Но настоящие проблемы начнутся на последней стадии — это приблизительно треть оставшегося срока. Вам понадобятся обезболивающие. Очень сильные обезболивающие. Знаете… — Доктор понизил голос. — Некоторые пациенты переходят на тяжелые наркотики, покупая их на улице. В нашей стране закон таков, что полноценное обезболивающее для вашего случая в аптеке приобрести не получится. Правоохранительная система позаботилась о том, чтобы наркоман не смог купить в киоске дозу серьезной дури, но при этом не подумала о таких случаях, как ваш. Я ничего не советую, просто имейте в виду.

— Весело… Спасибо.

— Сейчас я выпишу рецепт — не забывайте принимать вовремя. В остальном даже не знаю, что вам еще посоветовать и рассказать. Вы взрослый человек и очень достойно восприняли это. Надеюсь, ваше «море» тоже окажется достойным, а то я на всякое насмотрелся… И в любом случае держите со мной связь, когда придет время, я помогу с клиникой. В принципе можно все устроить и на дому, но придется оплачивать услуги медсестер.

— Господи, сдохнуть дома — теперь платно…

— Простите, но…

— Не обращайте внимания, это я так шучу. Понимаю, что не очень смешно…

— Так и держитесь — не раскисайте. Я многих в этом кресле повидал, в том числе и таких, как вы. Я о ситуации. У вас хорошая реакция. Мне жаль…

Достал жалеть. Уже давно хотелось выйти из этого просторного кабинета. Он меня давить начал. Для кого и кабинет, а для меня залом судебным оказался.

Приговор вынесен — подсудимого можно выводить…

Уже в коридоре догнала медсестра. Или секретарь — не знаю, как правильно. Мне она бумажки заполняла, когда на обследование пришел в первый раз. Строгая конопатая пышка — при ее внешности строгость выглядела неестественной. Видимо, долго за мной гналась — глаза уже как чайные блюдца, а в плечо вцепилась, будто кусок мяса вырвать хочет. Похоже, я ее за собой тащил, не замечая ничего вокруг. Ну, накрыло меня сильно: извините, любезная, денек неудачный выдался.

— Вас тут видеть хотят.

— Так пусть смотрят.

— Простите?

— Хотят видеть — пусть смотрят. Не возражаю.

Откуда-то сбоку выплыл ничем не примечательный человек. Я бы даже сказал — эталонно непримечательный. В нем было идеально непримечательным абсолютно все, и это в целом образовывало личность, на которой не способен задержаться взгляд. Возраст — от пятидесяти до девяноста, ростом не низок и не высок, плечи не узкие и не широкие, лицо простое как некрашеная миска, взгляд непонятен из-за невозможности его поймать. Идеально выглаженный костюм единственно выбивался из шаблона — он должен быть непременно чуть помятым. Самую малость.

— Простите, Данил, вы не могли бы уделить мне несколько минут?

— У меня нет времени.

— Я знаю, но все же поищите.

Не сдержал невеселой улыбки:

— Вы даже не представляете, насколько у меня его нет.

— В этом как раз ошибаетесь — прекрасно представляю.

Знает? Откуда? Врач рассказал? Вот же козел… А зачем рассказал? Задумал что-то мутное? Говорит, что на мои деньги не зарится, а сам медсестер подсовывает в платные сиделки и хмырю непонятному сдает мою историю… Зачем?

Моя дрессированная жаба, моментально насторожившись, подсказала неутешительный ответ: передо мной стоит тот самый эскимосский шептун с мешком животворных экскрементов беременного шамана и удивительным даром, с помощью которого он может удалить все мои деньги без наркоза.

Жабу было немного жаль — она до сих пор не поняла, что деньги хозяину уже не помогут. Старается, беспокоится, будто в былые славные деньки.

— Вы — врач?

— Не совсем. Я…

— Понятно, давайте я пойду дальше, а вы останетесь здесь ожидать интеллектуально ограниченного пациента, который способен клюнуть на ваше заманчивое предложение. Предпочитаю сдохнуть по-простецки, а не от рук шарлатанов.

Внешность у меня недобрая, юношеское увлечение тяжелой атлетикой и боксом оставило неизгладимый отпечаток, сказано все было суровым голосом смертника, которого уже невозможно напугать статьей 111.[5] Но незнакомец почему-то не убоялся — растянул губы в надежде изобразить улыбку, выказывая при этом не больше эмоций, чем замороженный питон.