Ферма - Елена Федоровна Янук

улыбающуюся женщину к нам в отсек. Дама со стянутыми в хвост спутанными грязными волосами радостно помахала остальным охранникам, перед тем как они окончательно закрыли люки.

По едва слышным смешкам охраны я поняла, что это женщина — пойманная беглянка. Зачастую, такие рабы сдавались перевозчикам сами, так как путешествовать без охраны смертельно опасно, вокруг бродили целые стаи одичавших упырей, как их еще называли, отбросов.

— Девочки? Как настроение? — весело спросила новенькая, оглядывая хмурых обитательниц кузова. Мои соседки промолчали, тупо уставившись в пол, мы так за дни пути измучились, что уже ничего не интересовало.

Я молча рассматривала странный наряд незнакомки: синие обтягивающие брюки и теплый свитер. Все было старым и рванным, но, кажется, именно в связи с этим она ощущала свое превосходство, то и дело разглаживая гладкую ткань на коленях и поправляя свитер, она с презрением посматривала в сторону наших грубых одинаковых балахонов. Также эта неунывающая женщина продолжила без остановки говорить:

— Что нюни распустили? Вот увидите, будет хорошо! На фермах можно нормально жить, радуйтесь, что в питомнике на расплод не определили, вот точно ад вживую! Мне вот, жить осталось всего ничего, а и радуюсь каждой минуте, каждому новому лицу…

Она весело лопотала о своей радости, надеясь призвать нас в собеседники. Однако меня ее веселье раздражало, а девушки, которых продали вместе со мной, не умели поддерживать беседу — побочный эффект развития в бездушной среде без родителей. Я — счастливица, первые шесть лет со мной были мама и папа. У них же отняли родителей при рождении.

Упырей не волновало умственное развитие будущего корма, им от нас нужно только физическое здоровье. Так что о себе я заботилась сама и сейчас предпочитала не высовываться, соответствуя безликому окружению. Однако незнакомка как-то выделила меня из прочих, и теперь пыталась разговорить.

— Ты… вот ты, у тебя взгляд живой, чего прячешься? Я не укушу. — Радостная новенькая присела со мной рядом.

— Хочешь, научу, чтобы из тебя не пили? Понимаешь? Вообще не пили. Будешь на них работать, рожать детей, а куда без этого? И все. Только работать. Ты книги видела когда-нибудь?

Я робко кивнула. Именно воровством книг из библиотеки на чердаке я промышляла всю свою сознательную жизнь. Меня три раза ловили, наказывали, но под конец махнули рукой, так как ничего кроме этого я не нарушала, а читая где-то в углу, часто забывала явиться на ужин, этим более всего радовала вечно голодную воспитательницу.

Новенькая кивнула и спокойно продолжила свою мысль:

— Хоть какую книгу открой и там одно и то же — жизнь не сахар. Я, знаешь, столько всего повидала в жизни? Не пересказать, но одно скажу точно, как бы оно не выходило, страдали все и всегда. Без этого никак. Вот я и страдала. А теперь рада, что недолго осталось, хочу, наконец, отдохнуть…

Я испугалась, что это полоумная адепта какой-нибудь новой религии, коих после Развала развелось как червей под кадкой, я уже таких встречала, но ничего хорошего о них сказать не могла.

Неугомонная женщина тут же спросила:

— Вас-то куда везут?

— Сорок Седьмую, Восемнадцатую и меня везут на Стронтавскую ферму.

Дама покачала головой:

— Плохо дело… никогда не слышала, что оттуда кто-то убежал. Нравы там, видимо, страшные. Сама увидишь, а заборы какие, ни во всякой тюрьме сыщешь!

Смутно догадываясь, что такое тюрьма, я поежилась…Сколько страхов ожило в моей душе после ее слов! Весь путь уговаривала себя заранее не бояться, утешая, что если выжила в питомнике, то никакая ферма мне не страшна, однако после ее слов, все во мне будто упало, кажется, это была последняя надежда…

Я с отчаянием в голосе спросила:

— А вы и вправду умеете сделать так, чтобы из вас не пили? — Процедуру откачки крови я проходила не раз и ничего страшного в ней не видела. Но это меня все равно интересовало.

— Да! Чтобы кровь не брали — пей разбавленную соду, очень они щелочь не любят. Единственная попытка и больше не сунутся! — горделиво закончила она.

— Вам это очень помогло? — плохо представляя, о чем она говорит, упавшим голосом спросила я.

— Еще как… — бодро ответила женщина. — Правда, сода дорогая и не везде есть, но…

Нашей беседе помешали, за стенами раздались крики, хлопки от взрывов, бешеная ругань охранников — кто-то напал на караван грузовых броневиков.

Незнакомка тут же переключилась на другую тему:

— В этих местах вечно маются толпы голодных отбросов. Сколько не путешествовала, ни разу не обошлось без нападения в этом месте. Эти упыри еще нас тупыми считают, давно бы передвинули пути чуть на запад.

Сжавшись от страха, я не выдержала:

— Вы еще им это посоветуйте...

Она многозначительно заметила:

— Девочка моя, они давно до нас добрались. И мгновенная смерть не самая страшная перспектива этой жизни.

— А как же ваше: «радуюсь новым лицам и каждому дню»? — не сдержав сарказма, поинтересовалась я.

— Так я давно свое отбоялась, теперь вот только радуюсь… — Она глубокомысленно покачала головой, столь снисходительным жестом продемонстрировав мне свою «мудрость». Я знала, что подобные суждения в книгах называются демагогией, но высказывать выводы не стала, укрывшись в своих мыслях.

— Людей мало осталось, лет пять назад говорили, что меньше процента. Если мы окончательно загнемся им конец, и они это знают. Ты не застала времена, когда нас и за скотов не считали, и обращались, словно мы так… мусор под ногами.

Не знаю, сколько себя помню именно за скотину нас и держат. Выводят, разводят, выдаивают, остатки пускают на удобрение. Говорливая спутница что-то еще болтала, но ничего нового и полезного от нее так и не услышала.

Я не могла передать это чувство словами, но мне показалось, что ее говорливость и скрытая нервозность вызваны тем, что ей предстояло возвращение к бывшему хозяину, которого упыри из конвоя вычислили по невидимому номерку на ее руке.

В любом случае ничего хорошего ее не ждало, ценность женщины определялась только возможностью иметь потомство.

— … Скоро ваша ферма, — рассказывая о хороших и плохих хозяевах, между делом сообщила она.

Я кивнула, полезла в свой сундучок и вынула завернутую в блестящую бумагу конфету, которые из высохших апельсиновых корок, добытых непонятно где, сделала наша человеческая нянечка. Она, видимо зная, что при перевозке людей не кормят, сунула нам по одной на прощание в качестве утешения. Девочки моей