Корпус обреченных - Алекс Хай

годик-другой, пока все уляжется.

— Поэтому сегодня от имени государя будет подготовлено высочайшее дозволение Екатерине Дмитриевне вступить в ряды Специального Его Величества Корпуса, — заключил, словно забил последний гвоздь в гроб, дядя Федор. До начала службы Екатерина Дмитриевна может выбрать, где оставаться.

Кати, казалось, не верила своим ушам. Девушка поднялась под одобрительные взгляды Шереметевой и моей матушки.

— Благодарю, ваше императорское высочество! — она поклонилась. — Благодарю почтеннейших советников!

Что ж, вот это была победа. Первая серьезная победа Катерины. Но она должна была понимать, что с этого момента стала для своей семьи врагом. И если я хоть что-то понимал в людях, то свои же отец и брат начнут ей мстить. Да и матушка присоединится как пить дать.

Настоящая борьба Кати Романовой только началась.

— Благодарю всех за присутствие! — великий князь жестом попросил удалиться всех, кто не являлся постоянным членом совета. — Анна Николаевна, я попрошу вас задержаться.

Матушка кивнула и попросила меня дождаться ее в холле. Пропустив вперед раздавленных Павловичей, я оказался в тройке с Кати и Шереметевой. Девушка была готова лопнуть от радости и держала себя в руках из последних сил.

Едва мы оказались в холле, Шереметева резко ко мне обернулась.

— Николаев, на пару слов.

Интересно.

Кати присела на диванчик, а мы с будущим командиром отошли к окну. Все это время Шереметева без стеснения меня разглядывала. Да и я смог получше ее разглядеть.

Когда-то была хороша собой. Сейчас тоже все было не так плохо, но несколько шрамов, которые она не пожелала сводить, много седины в волосах, ледяной взгляд и военная выправка не добавляли графине шарма.

— Вы меня впечатлили, Николаев, — глядя мне прямо в глаза, сказала Шереметева. — И полностью пошли в мать.

— Приму это как комплимент.

— Это констатация факта, Николаев. За помощь девушке спасибо. Она рассказала, что вы предложили ей этот вариант.

— Но переживаю, что не выдержит.

Шереметева улыбнулась.

— А вы уверены, что сами выдержите?

— Это угроза, ваше превосходительство?

— Предостережение. Нужно быть отчаянным человеком, чтобы рваться служить в место, о котором ничего не знаешь. Девушку я могу понять — у нее было мало альтернатив. Но вам-то это зачем, Николаев?

Я улыбнулся.

— Может, я просто хочу показать вам, что Николаевы бывают разными?

Шереметева криво усмехнулась.

— Что ж, наглости и веры в себя вам точно не занимать. Хорошие качества для обреченного.

— Прошу прощения?

— Обреченного, Николаев, — хрипло отозвалась дама. — В «Четверке» нам уже дали негласное название — Корпус обреченных.

— На что, ваше превосходительство?

— Либо на вечную славу, либо на оглушительный провал. Других дел мне не поручают. С нетерпением жду возможности увидеть, на что вы способны. Всего доброго, Николаев.

Шереметева развернулась на каблуках и, прихватив с собой Кати, вышла из зала ожидания.

А у меня в кармане как раз завибрировал телефон.

— Слушаю.

— Алексей, добрый день! Это Черкасов.

Алексей? Несколько фамильярно, ну да ладно. Впрочем, если вспомнить все, что между нами было, то впору пить на брудершафт.

— И вам доброго дня, — торопливо сказал я. — Чем могу?

— Нам бы сегодня отобедать в спокойном местечке. Получится?

Обычно Черкасов не изъяснялся столь фамильярно. Значит, не мог говорить открыто и не желал светить меня. Но намек я понял.

— Могу пригласить вас к нам в два часа дня. Устроит?

— Вполне. До встречи!

Черкасов отключился, и я спрятал телефон во внутренний карман. Матушка как раз вышла из Белого зала и направлялась ко мне.

— Кто звонил?

— Енот наш ненаглядный.

— С каких это пор Женя названивает напрямую тебе? — удивилась княгиня. Хотя наверняка Черкасов просто не смог до нее дозвониться и набрал меня.

— Взрослею, ваша светлость. Сегодня будут гости и новости. И, видимо, важные, раз он напросился на личную встречу.

Глава 2

— Где и во сколько встреча? — спросила матушка, доставая из сумочки ежедневник.

— У нас в два. Пригласил на обед. Совместим приятное с полезным.

Светлейшая княгиня перелистнула страницы и покачала головой.

— Нет. Сегодня без меня. В час я должна быть у Юсуповой, это не перенести. Справишься сам?

Я лишь улыбнулся.

— Ну в Выборге же как-то превозмог.

— Да уж, превозмог по полной программе. Пусть Виктор присоединится к вашему обсуждению. Хватит отодвигать брата.

— Как пожелаете, матушка.

Мы уже шли по коридорам Зимнего на выход. Конечно, можно было напроситься на чашечку кофе к кузену Андрею — это всего-то перейти по галерее в соседнее здание. Но в семье великого князя было принято чаевничать и кофейничать долго, а лишнего времени сейчас не было.

Потому что я должен был уладить еще одно личное дело.

— Я в пару лавок, затем к Юсуповым, — сказала матушка, когда лакеи проводили нас во внутренний двор, куда приезжали личные автомобили. — У тебя какие планы?

— Хочу выпить кофе на Невском.

Матушка внимательно на меня посмотрела, а затем улыбнулась.

— С девушкой, полагаю.

— Как ты…

— Мать я тебе или кто. В конце-то концов? Кто она?

— Простолюдинка. Помогает мне со сбором кое-какой информации.

— Осторожнее, Алексей.

— Уж как получится.

Матушка села в автомобиль, где ее уже дожидалась Яна, а следом подъехал Лаврентий. Мой сегодняшний охранник оказался совершенно молчаливым интровертом, и я едва не забыл о его присутствии.

— Приветствую! — я забрался на заднее сидение и пожал руку обернувшемуся водителю. — Как вы, Лаврентий?

— Превосходно, ваша светлость. Куда прикажете?

— Кондитерская Вольфа и Беранже на Невском.

— Потянуло на пушкинские места? — усмехнулся водитель.

— Это вечная классика, Лаврентий!

Кондитерская Вольфа и Беранже была известна каждому петербуржцу еще с начала XIX века. На угол Невского проспекта и Мойки еще в те времена съезжались позавтракать известные писатели, поэты и журналисты.

Здесь в свое время часто бывал сам Пушкин. Именно отсюда он отправился на роковую дуэль на Чёрной речке… Глупая и даже нелепая гибель. Пушкин никогда не был сильным магом, но с его Гранатовым рангом мог бы спокойно выйти победителем, тем более, что у его оппонента был всего лишь Янтарь. Но поэт потратил слишком много эфира на сражение, использовал все внутренние резервы. И не смог восстановиться после выгорания. Лекари просто не успели ничего сделать.

И именно в