Мастеровой - Анатолий Федорович Дроздов

Конкуренции добавляли бабы, предлагающие холостым мастеровым за копейки столоваться на дому. Некоторые подносили чугунки с варевом к проходным, подгадывая к гудку на обед. Федор сам покупал у них еду — выгодно и удобно. Стоит дешево, нет нужды бежать к трактиру, а столовой на заводе не имеется. Заводить невыгодно: холостых мастеровых мало, а женатые берут обеды с собой.

Половой принес водку. Федор осушил чарку, крякнул и набросился на кашу. Распаренная, щедро политая маслом греча таяла во рту. Миска скоро опустела. Отодвинув ее в сторону, Федор достал из кармана пачку папирос «Дукат», вытащил одну и, примяв мундштук с двух сторон, сунул в рот. Подскочивший половой поднес огонька. Кивнув ему, Федор затянулся ароматным дымом. Хорош табак! Папиросы не дешевые — 5 копеек за 10 штук, но он может себе позволить. Не чернорабочий ведь, мастеровой! Более 50 рублев в месяц получает! С одной получки с ног до головы оденется, еще на еду останется, да не на хлеб и воду, а на кашу с маслом, и чарку водочки. А ведь сам в люди вышел. Не было у него родни, готовой приютить сироту и помочь ей освоиться в столице. Отца-матери не знал, рос в приюте. Фабричная школа, где учили читать и писать, заодно — профессии. Так и стал токарем. Пришлось походить в учениках, нахвататься подзатыльников и «лещей», но смышленый малец быстро постигал науку, и через пару лет не уступал в мастерстве учителю. Глаз у Федора — алмаз, «сотку»[6] на лету ловит. За это его ценят и уважают. Только мастер придирается, да и тот больше ворчит. Где он такого токаря найдет? На дороге не валяются.

Благодушное настроение Федора прервал подошедший половой.

— Еще чарку?

— Нет, — крутнул головой Федор и достал из кармана кошелек. — Сколько там с меня?

— Тридцать восемь копеек, — сообщил половой.

— Держи! — Федор протянул ему полтину. — Семишник[7] оставь на чай.

— Благодарствую, — половой вернул ему гривенник и забрал грязную посуду.

Федор встал и вышел из трактира. Пересек улицу и направился к заводу. Подойдя, остановился и почесал в затылке — идти в казарму не хотелось. Соседи по комнате наверняка еще бабу мнут. Затевать скандал с ними — настроение портить. Говорил им Федор не иметь дела с проститутками — не послушали. Нет на них фельдфебеля Кандыбы. Тот как-то увязался с будущими унтерами, получившими увольнение в город, и привел их к церкви. На ее ступенях просили подаяние несколько нищих.

— Глядите! — фельдфебель указал на неопрятную старуху, сидевшую с краю.

Та подняла голову и уставилась на окруживших ее солдат. Федора передернуло. На них смотрела уродина. Провалившийся нос, багровые шишки на лбу и щеке, желтые белки глаз.

— Вот что делает любострастная хвороба, — пояснил фельдфебель, ткнув в нищенку пальцем. — Проституткой была, вот и заразилась. С вами тоже будет, если к ним пойдете.

— Их же дохтура смотрят! — подал голос один из будущих унтеров.

— Смотрят, — согласился Кандыба, — только как? На одного дохтура двести баб приходится, а порой и более[8]. Где тут углядеть? Правда, Марья?

Нищенка в ответ мерзко засипела и протянула грязную ладонь. Фельдфебель бросил ей семишник и перекрестился. Солдаты — следом.

— Говорить не может, — сказал Кандыба, отводя их в сторону. — Хворь глотку съела. Поняли меня, ребятки?

Все дружно закивали. С той поры Федор обходил проституток стороной, хотя потешить естество хотелось. Даже очень. Только как? Напроситься к какой-нибудь вдове? Она примет, но и денег вытянет немеряно — ей детей кормить нужно. Да и старые они, вдовы. Взять в жены девку? Мастеровые с дочерями на выданье зазывали Федора к себе, видя в нем завидного зятя. Получает хорошо, деньги не спускает в кабаках, к людям уважительный — что еще нужно? Но жениться Федор не спешил. Кто знает, какая попадется? Добро, смирная и работящая, а коли злая и ленивая? Будешь после мучиться. Девки до замужества все ладные да хорошие. А вот после…

Федор вздохнул и решительно двинулся переулком. Под подошвами сапог хрустел шлак — им обильно посыпали проезд между складом и заводом. Днем здесь не протолкнуться от ломовых телег. Одни везут грузы к Перфильеву, прочие — обратно. На склад есть заезд с улицы, но ломовых туда не пускают — только автомобили. Лошади, бывает, их пугаются, могут понести, вот Перфильев и распорядился сделать ворота в переулок. Проезд к ним вымостили шлаком, чтобы в дождь не вязли колеса. Благо шлака завались, паровые машины выдают его горы. Бесплатно забирай — только вывези.

Переулок вывел Федора к реке. Он свернул вправо, подошел к забору и присел на большой камень. Тот остался со времен, как бутовали фундаменты под кирпичные столбы. Видимо, мастера поленились тащить тяжеленный валун к яме, обошлись мелкими. Камень был плоским и удобным — ну совсем как табурет, разве что низкий. Федор заприметил его давно, и приходил сюда посмотреть на Москва-реку. Зрелище плавно текущей воды завораживало. Но сейчас реку видно плохо — на город опустилась ночь. Зато не грохочут над головой приводные валы, не гудят станки, не звенит под резцом металл. Завод и склады словно вымерли — все спят. В такой час слышно, как плещется о берег вода. Этот звук приятный.

В этот раз насладиться тишиной не довелось — в переулке послышалось тарахтение мотора. Свет фар высветил заросший травой и кустами берег. Вскочив, Федор скользнул к забору и притаился. Это кого принесло? Поздним вечером здесь не ездят, тем более, на автомобилях. К Перфильеву, что ль, прибыли в неурочный час? Воры? Если так, то попадаться на глаза нельзя — могут и прирезать.

Оказалось, нет. Большой автомобиль, походивший на сарай с колесами, миновал складские ворота, подкатил к берегу, где и остановился, продолжая светить фарами и тарахтеть мотором. Открылась дверца и наружу вышел молодой мужчина — Федор угадал это по фигуре и безбородому лицу. Его глаза привыкли к темноте, да и свет от фар помогал. С противоположной стороны автомобиля показался господин постарше, с тонкой щеточкой усов под носом. Федор разглядел их на светлом пятне лица.

— Зачем мы сюда приехали, князь? — спросил первый. — Нет же никого.

— Вот и хорошо, — оскалил зубы второй. — Никто не помешает обсудить дело.