"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

повествуется о невоспетом вкладе и опыте Китайского трудового корпуса — 140 000 китайских рабочих, завербованных британским правительством и оказавшихся на союзническом фронте в годы Первой мировой войны. Многие из них погибли от снарядов и бомб, несчастных случаев и болезней. Большинство из них по прибытии во Францию ждало бесчеловечное обращение. Их лишали даже мизерной заработной платы, размещали в грязных и тесных бараках, не давали переводчиков; на них нападали другие рабочие. Многие так и не вернулись домой.

Есть расхожая шутка, что от каждого «серьезного писателя» жди когда-нибудь толстенного и помпезного романа о войне. Полагаю, к их числу можно отнести и Афину, только у нее этот роман действительно получился. Ее прозе присущи уверенность, сдержанность и лиризм, необходимые для раскрытия такой тяжелой темы без скатывания в инфантильную напыщенность или ханжество. Большинство эпопей о великой войне, написанных молодыми писателями, как правило, смотрятся не более чем имитацией; их авторы выглядят малышами, гарцующими с сабельками на игрушечных лошадках. А вот военная проза Афины звучит как эхо с поля боя. Она отзванивает правдой.

Понятно, что она имела в виду, называя эту книгу «эволюцией» в своем ремесле. До этого в ее романах представали линейные сюжеты, а повествование велось о единственном главном герое, в третьем лице прошедшего времени. Здесь же Афина делает нечто похожее на то, что Кристофер Нолан в фильме «Дюнкерк»: вместо того чтобы следовать одной конкретной истории, она наслаивает разрозненные повествования и перспективы вместе, образуя движущуюся мозаику; толпа на ней словно кричит в унисон. Достигается эффект кинематографичности; вы с документальной четкостью буквально видите эту живую картину у себя в голове: сонм голосов, обнажающих из-под земного покрова прошлое.

История без определенного главного героя такой захватывающей быть не должна. Но строки Афины настолько увлекательны, что я продолжаю погружаться в историю, забегая в своем чтении вперед вместо того, чтобы переносить ее на свой ноутбук. Это история любви, замаскированная под военную повесть, и детали здесь настолько потрясающе ярки, настолько конкретны, что трудно поверить, что это не мемуары; что она просто не переписывает слова призраков, вещающих ей на ухо. Теперь понятно, почему на написание этого ушло так много времени: кропотливость исследования сквозит в каждом абзаце, начиная от формы армейских шапок и заканчивая эмалированными кружками, из которых трудяги хлебали разбавленный чай.

Ей дана колдовская способность приковывать ваш взгляд к странице. Мне просто необходимо знать, что происходит с А Гэном, щуплым студентом-переводчиком, и Сяо Ли, нежеланным седьмым сыном. В конце я уливаюсь слезами, когда узнаю, что Лю Дон так и не вернулся домой к своей преданно ждущей невесте.

Но нужна доработка, и немалая. Этот черновик отнюдь не первый — на самом деле это даже не «черновая версия» книги; это больше амальгама поразительно красивых предложений, примерно сформулированных или случайных тем [типа «а затем они пускаются в путь» — закончить позже]. Но драгоценных крошек насыпано достаточно, чтобы я могла двигаться по следу. К чему все идет, я вижу, и это великолепно. Просто восхитительно, умопомрачительно прекрасно.

Настолько, что я не могу не попробовать все это закончить.

Поначалу это просто забава. Упражнение в написании. Я не столько переписываю рукопись, сколько проверяю, удастся ли мне заполнить пробелы; достаточно ли у меня технических навыков для оттенения, тонкой доводки и экстраполяции, пока картина не сделается полной. Я думаю поиграть лишь с одной из глав посередке — той, в которой особенно много незавершенных сцен и по которой можно было бы вывести результат только при полном, глубинном знании текста и автора.

Но потом я уже просто продолжаю идти. Остановиться я не могу. Говорят, редактировать плохой черновик намного проще, чем сочинять на чистой странице, и это правда — как раз в эти минуты я ощущаю в своем продвижении уверенность. Я исправно нахожу обороты фраз, которые подходят к тексту заметно лучше, чем скудноватые описания Афины. Я замечаю, где темп повествования несколько проседает, и решительно вырезаю изменчивый наполнитель. Сквозную линию сюжета я выделяю как четкую, мощную ноту. Я прибираюсь, подравниваю и украшаю; я заставляю текст петь.

Наверное, вы вряд ли поверите, но не было момента, чтобы я про себя подумала: «Вот сейчас возьму и все это себе присвою». То есть я не сидела и не вынашивала какой-нибудь коварный план, чтобы нажиться на работе моей покойной подруги. Нет, серьезно — все это казалось естественным, как будто было моим призванием, чем-то предначертанным свыше. Как только я приступила, мне показалось, что это самая очевидная вещь на свете, которую мне нужно завершить, доведя историю Афины до ума.

Ну а потом — кто знает? Может, и опубликовать все это, опять же ради нее.

Работа поглощает меня напрочь. Я пишу каждый день с рассвета до глубокой ночи. Так усердно я не работала еще никогда, ни над одним писательским проектом, даже над своим собственным дебютом. Слова жгут в груди, как раскаленные угли, переполняя энергией, которую мне необходимо излить сполна, иначе она меня сожжет.

Первую редактуру я осуществляю в три недели. Затем устраиваю себе недельный отпуск, на протяжении которого не занимаюсь ничем, кроме длительных прогулок и чтения книг, просто чтобы освежить кругозор, ну а затем распечатываю все в копицентре и прохожусь по напечатанному красной ручкой. Страницы я перелистываю бережно и неторопливо, бормоча каждое предложение вслух, чтобы прочувствовать звучание, форму слов.

Всю ту ночь я не сплю, а вставляю изменения в «ворде».

Наутро я составляю имэйл своему литературному агенту Бретту Адамсу, с которым не общалась вот уже несколько месяцев, поскольку сбрасывала в корзину все его вежливые, но неотвязные запросы о том, как продвигается моя вторая книга.

«Бретт, привет.

Я знаю, ты ждешь новостей насчет моей второй книги. На самом деле у меня есть…»

Секунду помедлив, последнее предложение я удаляю.

Как мне объяснить все это Бретту? Если он в курсе, что Афина писала первый черновик, ему нужно будет связаться с агентом Афины, Джаредом. Предстоят дрязги с ее литературным наследием. Письменных свидетельств желания Афины, чтобы книгу закончила я, не существует (хотя она наверняка предпочла бы именно это: какому автору хочется, чтобы его произведения томились в безвестности?).

А без подтверждения ее согласия мой вариант может быть не утвержден вообще никогда.

Но, опять же, никто ведь не знает, что Афина писала первый черновик?

Имеет ли авторский отсыл такое же значение, как то, что без меня эта книга, возможно, никогда не увидит свет?

Нельзя допустить, чтобы величайшая работа Афины попала в печать в своем неопрятном, недоразвитом виде;