"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

Боль была ослепляющей, как от раскаленного добела металла. Ему не хватало воздуха, чтобы закричать. Он больше не владел своим телом, утратил достоинство, взгляд затуманился, губы обвисли, и на пол капала слюна.

– Бог ты мой. – Стерлинг поправил шейный платок и выпрямился. – Ричард был прав. Вы все – просто животные.

И Робин вновь остался в одиночестве. Стерлинг не сказал, когда вернется и что будет с Робином. Осталось только бесконечное время и накрывшее Робина черное горе. Он рыдал, пока не закончились слезы. Он кричал, пока не стало больно дышать.

Иногда волны боли слегка отступали, и ему удавалось привести мысли в порядок, задуматься о своем положении и о следующем шаге. Что дальше? Можно ли еще мечтать о победе или только о выживании? Но все затмевали мысли о Рами и Виктуар. Каждый раз, когда Робин видел проблеск будущего, он вспоминал, что их там уже не будет, и снова начинали течь слезы, а горе давило на грудь тяжелым сапогом.

Ему хотелось умереть. Убить себя будет нетрудно, достаточно только с силой удариться головой о камень или задушить себя наручниками. Боль его не пугала. Все тело уже онемело, он вряд ли почувствует что-то еще, кроме всепоглощающей иллюзии, что тонет, и, быть может, единственным способом вынырнуть на поверхность была смерть.

Возможно, ему и не придется делать это самому. Когда из него выжмут все, что нужно, разве его не будут судить, чтобы потом повесить? В детстве однажды он мельком видел повешение в Ньюкасле; во время прогулки по городу он увидел толпу, собравшуюся вокруг виселицы, и, не понимая, что происходит, подошел ближе. На площадке стояли в ряд трое мужчин. Робин помнил, как заскрипел откидной люк, как резко вывернулись их шеи. И кто-то разочарованно пробормотал, что жертвы не брыкались.

Смерть от повешения быстрая, а может, даже безболезненная и легкая. Он чувствовал себя виноватым за одну мысль об этом – Рами назвал бы это эгоистичным, слишком простым выходом.

Но зачем ему жить? Робин не видел смысла в своем дальнейшем существовании. Его охватило глубочайшее отчаяние. Они проиграли, окончательно и бесповоротно, ничего не осталось. Если он и цеплялся за оставшиеся дни или недели жизни, то исключительно ради Рами, потому что не заслужил легкой смерти.

Шло время. Робин дрейфовал между полудремой и явью. Из-за боли и горя он не мог полноценно заснуть. Но он устал, так устал, что мысли кружились по спирали, превращаясь в яркие, кошмарные воспоминания. Он снова очутился на «Элладе» и произносил те слова, из-за которых все и началось; смотрел на отца и пузыри крови на его растерзанной груди. Идеальная трагедия. Древняя как мир – отцеубийство.

Греки обожали отцеубийство, любил повторять мистер Честер; обожали за бесконечный потенциал этой истории, ведь оно взывало к наследию, гордости, чести и доминированию. Грекам нравилось, что оно вызывает все возможные эмоции, потому что так ловко переворачивает самый главный принцип человеческого существования. Одно существо создает другое, лепит его по своему образу и подобию. Сын сменяет отца; Кронос уничтожает Урана, Зевс уничтожает Кроноса и в конце концов становится им. Но Робин никогда не завидовал отцу, ничего от него не хотел, кроме признания, и ему было противно видеть свое отражение в этом холодном, мертвом лице. Нет, не мертвом – ожившем, призрачном; профессор Ловелл смотрел на него, а за его спиной на берегах Кантона горел опиум, горячий и сладкий.

– Вставай, – сказал профессор Ловелл. – Вставай.

Робин резко очнулся. Лицо отца превратилось в лицо брата. Над ним нависал Гриффин, весь покрытый сажей. А за его спиной – растерзанная дверь камеры.

Робин уставился на него.

– Как ты…

Гриффин помахал серебряной пластиной.

– Старый трюк. Усин.

– Я думал, у тебя не получается с китайским.

– Забавно, правда? Сядь. – Гриффин опустился на колени за спиной Робина и начал возиться с наручниками. – Когда ты первый раз сказал это слово, я наконец понял, как надо. Как будто всю жизнь ждал, пока кто-то его произнесет. Господи, кто сотворил с тобой такое?

– Стерлинг Джонс.

– Ну конечно. Скотина.

Он повозился с замком. Металл впился Робину в запястья. Робин зажмурился, изо всех сил стараясь не шевелиться.

– Вот черт. – Гриффин пошарил в своей сумке и вытащил большие кусачки. – Не дергайся, я их разрежу.

Робин ощутил ужасно болезненный нажим, а потом все закончилось. Его руки были свободны – еще в наручниках, но больше не связаны друг с другом.

Боль пропала. От облегчения у него подкосились ноги.

– Я думал, ты в Глазго.

– Я проехал пятьдесят миль, когда услышал новости. И тут же сел на первый поезд обратно.

– Услышал новости?

– У нас есть свои способы. – Робин заметил, что правая рука Гриффина покрыта красными пятнами. Как будто от ожога. – Энтони не уточнил, что стряслось, просто отправил сигнал тревоги, и я понял, что дела плохи. А потом из башни дошли слухи, что вы здесь, поэтому я не пошел в Старую библиотеку, это в любом случае опасно, и направился прямо сюда. И угадал. Где Энтони?

– Погиб.

– Понятно. – Лицо Гриффина на миг исказилось, но потом он моргнул и снова обрел спокойствие. – А остальные?..

– Думаю, все мертвы. – Робин чувствовал себя ужасно и не мог взглянуть Гриффину в лицо. – Кэти, Вималь, Илзе… все, кто был там. Я не видел, как их убили, но слышал выстрелы и больше никого не видел.

– Больше никто не выжил?

– Оставалась еще Виктуар. Ее привели сюда, но…

– Где она?

– Не знаю, – жалко сказал Робин.

Скорее всего, она была мертва и лежала в своей камере. Или ее тело уже выволокли и бросили в неглубокую могилу. Он не мог сказать это вслух, иначе просто распался бы на части.

– Тогда давай поглядим. – Гриффин схватил его за плечи и с силой тряхнул. – Ноги в целости, верно? Тогда вставай.

Коридор на удивление оказался пуст. Робин ошарашенно посмотрел направо и налево.

– А где охрана?

– Я от нее избавился. – Гриффин похлопал по другой пластине на ремне. – Цепочка к слову «взрыв». Латинское explōdere – театральный термин и означает «прогнать актера со сцены аплодисментами». От него произошло староанглийское слово, означающее «избавиться или прогнать с помощью громких звуков». И лишь в современном английском слово explode приобрело значение «взрыв». – Он выглядел весьма довольным собой. – Латынью я владею лучше китайского.

– Но дверь при этом осталась?

– Да, ужасный звук только разгоняет слушателей. Я оттеснил их на второй этаж, а