Владислав Савин - Днепровский вал

Именно так. Это в сорок первом Т-34 мог гордиться своей броней. А сейчас снаряд «тигра» для тридцатьчетверки смертелен. Так против Т-54 теперь, выходит, немцам впору жаловаться: «Мы их в лоб не пробиваем»! Десантники поймали фрица из экипажа последнего «тигра», который целым остался, — и был тот лейтенантик в полувменяемом состоянии, истерил: «Майн гот, я два раза в русского попал, а ему ничего, это невозможно!» У нас в полку выбыли двое. «Единичке» из третьей батареи — там командир из новеньких, все забываю, как его — в гусеницу влепило, сейчас натянем, а вот Скляр умудрился поймать снаряд в борт — слава богу, вскользь — и в мотор — это уже капитально, но люди все целы. Ну что, допелся — едва не сглазил! Теперь что делать — сиди, кукуй. Мы радио дали, обещали ремонтников прислать — отбуксируют.

А у немцев на машинах маркировка: «Ваффен СС». Больше чести нам, что таких положили. И дальше собственно фрицев нам не встретилось, одни лишь лягушатники, и такое мое мнение: драться всерьез они не умели и не хотели. В Яблонове вообще был не бой, а так, недоразумение. А когда я увидел, чем нас пытаются атаковать у Канева, едва сдержал смех: это после того, как мы только что «тигров» вынесли? Шаромыжники или безумные храбрецы, или такие же глупцы, не представляют, с кем имеют дело; а может, и впрямь они с нашими в танковом бою не встречались? Мы расстреляли их, как мишени на полигоне, причем я приказал своим не усердствовать, поберечь боекомплект на случай, если снова «тигры» появятся. 122 миллиметра по легкому танку — это как топором со всей силы по фанерному ящику, а они нас своим малокалиберным короткостволом лишь поцарапать могут, даже в упор. У вас была возможность, лягушатники, сидеть в своих Европах и не приходить сюда. Земли нашей захотели — будет вам, каждому по два метра, и навечно.

В Каневе мы стреляли мало, опять же берегли снаряды. Ну всем хороша СУ-122, но боекомплект у такого калибра вдвое меньше, чем у танкистов. Держались позади, вступая лишь когда встречали особо упорный очаг сопротивления, и обычно одного-двух ОФ хватало. Подъехал Скляр на трофейном «тигре» — хорошо еще, что мы вовремя разглядели красный флажок.

— А где самоходка?

— Сдали ремонтникам, летучка подъехала, КВ-тягач.

— Как это вы «тигра» укротили?

— Так немца припахали все объяснить, там просто совсем. И управление легкое очень — не рычаги, а штурвал, как на автомобиле, и двумя пальцами передачи переключаются — какая-то хитрая там коробка-автомат.

— Ты ври, да не завирайся! Вот на Т-54 много легче, чем на старых тридцатьчетверках, но все равно с силой приходится рычаги тянуть.

— Так сами попробуйте!

Попробовали, согласились: интересную штуку фрицы придумали, надо бы перенять. Ездил Скляр на «тигре» до вечера, пока не кончился бензин. И зампотыла встал насмерть: «Этот фриц весь наш лимит съест, у нас он небольшой, только на автомобили — самоходки-то все на соляре». Пока искали трофейные склады, и чтобы еще не оприходованные, откуда-то появились особисты, и «тигр» конфисковали — к огорчению Скляра, который так и не успел сегодня открыть боевой счет.

А после мы шли на запад, на Фастов. Как зимой от Сталинграда — и точно так же разбегались от нас всякие там французы, как тогда румыны. Немцы встречались редко, и такое впечатление, что без всякого плана и порядка брошенные в бой по частям, кто оказался под рукой, чтобы лишь закрыть наш прорыв. После мы узнали, что почти одновременно с нами началось наступление с северного плацдарма, от Лютежа. Седьмого июня немцы оставили Киев: в их фронте зияла огромная дыра — и Днепровский вал начал рушиться, как снежный затор, сметаемый половодьем. Немцы поспешно отходили от Запорожья. Восьмого июня был освобожден Кривой Рог, десятого — Житомир, одиннадцатого — Кировоград. На севере взяты Выборг и Петрозаводск. После каждой сводки Совинформбюро мы спешили отметить на карте нашу территорию, очищаемую от фашистской нечисти. Интересно, Гитлер и в самом деле чертей о помощи просил, как отец Сергий рассказывал? Да если и так — нам попы помогут.

Французов даже жалко — влетели, как кур в ощип. Помню, как нас атаковали уже под Белой Церковью: впереди штрафники на «рено», чтобы, значит, наши позиции прощупать, за ними «пантеры». Но наши сто двадцать два отлично достают сразу до их второй линии — когда мы огонь открыли, прилетело всем. И когда двое уцелевших увидели, что позади нет никого, они башни развернули назад — и к нам скорее. Сдаются, что ли? Точно, и люки у них оказались закрыты снаружи. Я подошел, когда экипажи уже извлекли. Один — рожа такая лошадиная — еще и улыбается; так ему Рябко сразу в морду — ты кого, сука, имеешь в виду, так противно ухмыляясь? А француз лишь кровь утер, вытянулся и рапортует — я понял лишь «капрал Фернан Котанден» — и еще больше лыбится. Псих, что ли? Нет, тут он дальше на ломаном немецком, что если бьют — значит, не расстреляют. С чего это он взял? А ну, карманы выворачивай! Вот найдем сейчас фотографии, где ты наших расстреливал — отчего-то многие у них такое в бумажнике носить любили. Ну, а у нас за это разговор короткий — до ближайшей стенки. Был, вообще-то, приказ, что тех, кого насильно заставляли, не трогать — ну так ведь нам сейчас решать, заставляли тебя или сам с охотой шел. А этот Котанден дальше ухмыляется и говорит: это делать и с собой карточки носить обязаны лишь неарийские солдаты в подразделениях вермахта. Их за утерю фото в штрафники — ну, а он и так штрафной, наказан за попытку дезертирства. Ну и хрен с тобой, фернанден или как-тебя-там, живи пока, пусть особисты с тобой разбираются, виноват или нет.

Еще у них наши листовки были — пропуска в плен. Со знакомыми уже нам карикатурами Кукрыниксов. Подписано по-французски, так мы эти рисунки и в «Правде» видели, и на плакатах.

Первая — немец, опасливо пригибаясь, выпихивает из окопа француза: вперед, камрад, за Еврорейх!

Вторая — удирающий немец, обгоняя француза, оборачивается и орет: не смей бежать, паршивый лягушатник, прикрой мое организованное отступление!

Третья — Париж, Эйфелева башня, француз на костыле ковыляет, а вокруг повсюду здоровые и веселые немцы.

Четвертая — тот же француз на костыле приходит домой. А там те же немцы — сидят за его столом, жрут и пьют, лапают его жену. И вышвыривают француза на улицу пинком под зад. Так сами виноваты, лягушатники, меньше надо было слушать своего старого маразматика и немецкого жополиза Петена!

И последнее, что вспомню, это как нас, уже после боя, фотографировали непонятно как тут оказавшиеся американские корреспонденты. Журнал назывался «Тайм», или «Лайф», или еще что-то — не помню. И мы снялись — я и Пашка Рябко — опираясь за ствол самоходки, на фоне битых немецких танков. Для «Правды» или «Огонька» фотографировались бы всем личным составом, ну а в Америке опубликуют — нам-то какой интерес! Так что позировали вдвоем: я как командир, за все отвечающий, и Пашка, как самый здоровенный из всего полка — хоть русского богатыря с него рисовать Васнецову. Ну да, попробуй снаряды в ствол в темпе кидать, даже унитар 85-миллиметровый весит почти пуд, нечего там делать щуплым. А еще Пашка из Архангельска, как и отец мой был — считай, почти земляки.

Турция, Анкара.

10 июня 1943

— Йолдаш[8] Чакмак,[9] вы… коскоджамити балык![10] Будь проклят тот день, когда я согласился с вашими лживыми доводами, послушался ваших советов! А теперь скажите, отчего я не должен немедленно приказать вас повесить за государственную измену?

— Но, коджам Иненю,[11] клянусь, я мечтал лишь о восстановлении былого величия Османской империи, пусть даже в малой части.

— Вы забыли, чем кончилось наше участие в той войне? Теперь хотите, чтобы и от осколка былой империи ничего не осталось?

— Но мы ведь не воюем с русскими, коджам! Америка далеко, и ее деловые круги дали понять, что не будут против. Ну, а Англия — ее кто-то будет спрашивать, после этой войны? Смею предположить, что ни Ирак, ни Аравия, ни Палестина не входят в сферу жизненных интересов русских!

— Хватит! Меня не интересуют ваши умствования. Можно ли отыграть назад?

— Наши войска уже пять дней как вступили в Ирак! И истребили английские гарнизоны на протяжении всей иракско-турецкой границы, и продолжают наступление.

— Может, как-то извиниться и выдать за «пограничный инцидент»?

— Невозможно, коджам! Кроме всего, мы уже захватили иракской территории на глубину до ста километров от границы. И самым недалёким британцам понятно, что это не инцидент.

— Слушайте, вы, акмак! Только потому вы еще не расстреляны, что… Какую помощь нам может оказать Еврорейх? Что говорил вам фюрер?

— Он обещал прислать до двадцати дивизий. При условии, что мы откроем свою территорию для его войск.